В Храмов - Сегодня - позавчера

Склад боеприпасов был так же под открытым небом. И здесь уже шёл бой. Мы ударили противнику во фланг. Дерзкой штыковой атакой (незаряженные винтовки - это просто пики) отбросили немцев, закрепились и началось потрошение ящиков. Когда бойцы пополнили боезапас, Херсонов повел людей в атаку, отогнав немцев ещё дальше. Потом ещё атака, теперь под моим началом - отбили реммастерские, где стояли распотрошённые три немецких танка, два наших, несколько бронетранспортёров и десяток машин. На ходу был только один БТР. Сняли с них всё более или менее ценное, с помощью трофейной брони отбили контратаку. Погрузили трофеи в годный Ганомаг, остальную технику и помещения подожгли.

Среди освобождённых нашёлся механик-водитель и один командир танка - они и стали экипажем БТР. Я отослал их на склад под загрузку.

В это время прибежал вестовой от сапёров, что контролировали мост. К мосту подошла колонна автомобилей под охраной броневика с мелкокалиберной, но автоматической пушкой. Их подпустили поближе и грузовики расстреляли в четыре пулемёта. Броневик с ходу влетел на мост, пришлось взрывать вместе с ним. Взрыв ещё и поджёг облитый керосином мост. Шесть наших бойцов оказались отрезанными на том берегу, но решили не переплывать реку, бросив пулемёты, а принять бой.

- Пусть отходят! Живо! Пусть как угодно отходят! - закричал я. Сапёр побежал. Приказ мой всё одно бы опоздал. Хотя и положили много немцев когда расстреливали грузовики, но многие рассыпались по полю, перебежками сблизились и закидали оба пулемёта гранатами. Два пулемёта на нашем берегу не давали им переправиться.

- Пора сворачиваться! Херсонов! Семёнов! Алёшин! Закругляйте этот цирк! Отходим на заранее намеченные позиции. Алёшин, боевое охранение!

Мы покидали город. Конечно, мы ведь даже не планировали его брать. Это была чисто импровизация, хотя ведь почти взяли. Но, взять врасплох - одно, а удержать - это совсем другое. Тем более моим сбродом против этих ветеранов, прошедших всю Европу. Вон, у моста - в четыре пулемёта в упор били - а они и машины покинули с минимальными потерями и ребят моих угробили. А не побоялись бы в ледяную воду реки залезть - и этот берег бы взяли за полчаса. Не-е, хорош! Нагадили - бежать!

Позади нас пылал горизонт - мы подпалили всё, до чего дотянулись наши руки.

Я торопил людей, подгонял. Они не спорили, но движение не ускорялось - ночь, темень, дождь, слякоть, усталость и большой вес на хребте у каждого.

А всё-таки, неплохо мы подзатарились! Хотя планировали просто просочиться мимо. Да, это было бы лучше - скрытность это самая надёжная защита. Теперь мы разозлили зверя. Они от нас не отстанут. Нас стало больше - не спрячешься.

А, какого...! Мы освободили почитай батальон наших солдат, больше сотни немцев перебили или серьёзно поранили, нанесли им серьёзный материальный урон. Не для этого ли мы носим форму и звания? Это наш долг!

Я вздохнул. Надо что-то придумывать. Надо прятаться, раствориться в лесах, иначе война для нас быстро закончиться. Надо думать. Опять надо что-то придумывать. Ох, и тяжела ты, шапка маномахова! А в голове - черный шум от боли и усталости. Боже, как же мне плохо!

Развлекаемся балабольством.

Очнулся я уже на привале. Только со стоном сел - тут как тут - Оскальдович с котелком и кружкой:

- Завтрак, Виктор Иванович. Привал и завтрак.

- Угу, - кивнул я. Есть не хотелось совершенно, но надо.

Поел, прибежала наша медсестричка, разбинтовала меня и расплакалась. Мда-а! Рана на груди у меня начала чернеть, вокруг - зеленоватый ореол. Гнию заживо. Недолго мне осталось. Как яд гноя до сердца доберётся - каюк!

- Ладно, не реви! Спиртом промой, стрептоцидом засыпь, да завязывай, - велел я ей.

- Вас оперировать надо, хирург нужен - всхлипывала она, но ловко промывала рану.

- Надо. И не только меня. И много что надо ещё нужно. Не только хирург. Я бы от баньки и от Маньки не отказался бы.

Она уставилась на меня своими большими зарёванными глазами.

- Что? Живой я ещё. Ты делай, что должна.

- Вы умрёте.

- Я знаю, - усмехнулся я, - Все умрут. Рано или поздно. Ты не думай, я бессмертный. Меня бомбой не убило, танком не подавило, не дострелили, не добили, глядишь, не догнию. Я как те, живые мертвецы, что умереть не могут, пока клятву не сдержат.

- Какую клятву?

Я погладил её по щеке, мягкой, теплой, детской.

- Поклялся я перед Богом тебя, дочка, да и их всех до своих довести, вывести. Так что, пока не дойдём до особистов - не помру я. Ты рот-то захлопни, простудишься. И меня бинтуй живее - холодно что-то. Наверное, зима скоро.

Она споро работала, поджав губы. Потом обиженно сказала:

- Вот вы всё шутите, Виктор Иванович. Даже над тем, над чем шутить нельзя.

- Над всем можно. Стебаться, издеваться нельзя, а шутить можно. А над чем шутить нельзя?

- Над смертью. Над Богом.

- Над смертью, наоборот, нужно смеяться, иначе смертный ужас поглотит сердце. Это хуже смерти. А что Бог? Он сам тот ещё шутник. Ты черепаху видела?

- Ага. - она расцвела, но тут же увяла, - Только на картинке.

- Вот, я же говорю - шутник Он, - она закончила перевязку, я накинул свою протлевшую рубаху-гимнастёрку, - Тем более, что он мне простит, как внуку своему.

- Вы Его внук? - её огромные глаза ещё больше распахнулись.

- Ага. А ты внучка. Не слышала разве: "Создал по образу и подобию своему". Вот мой сын - образ мой и подобие моё. Особенно мы, русские. Нас так и называли в древности - Сварожичи, дети Бога. Так-то!

Я её щёлкнул по носу, потом легонько хлопнул пониже спины:

- Беги, внучка Бога. Там другим страждущим помощь нужна.

Она зарделась вся, убежала, чисто по-женски размахивая руками справа-налево. Коса её металась по спине в такт. Я вздохнул, вспомнив родные, милые лица. Увижу ли? Вряд ли. Печать смерти уже стоит на сердце. Нужен курс антибиотиков. А их только-только изобрели. Так что не видать нам их этом году, как и в следующем. Изобрели же наши "заклятые" союзники, а они скорее немцам продадут, чем нам.

Я оделся, допил остывший ягодно-травяной чай, собрался с мыслями, чтобы не предстать перед командирами в таком удрученном виде. Я - старший над ними. Это значит, что моё моральное состояние прямо проектируется на всё подразделение. Я запел себе негромко:

Не вешать нос, гардемарины!

Трудна ли жизнь, иль хороша,

Едины парус и душа!

Судьба и Родина - ЕДИНЫ!

Я обернулся, услышав хруст ветки. Ага, все здесь. У пополнения вид озадаченный.

- Не удивляйтесь, товарищи командиры, - усмехнулся отощавший ещё больше Шило, хотя казалось куда ещё-то? - У командира нашего необычные последствия тяжёлой многократной контузии. А откуда это, Медведь?

- А за Медведя - щас как дам в рыло! Мы на военном совете батальона, извольте соответствовать, товарищ ротный старший лейтенант Семёнов!