В Храмов - Сегодня - позавчера_2

- Командир, жевни! - Кот протягивал полукольцо копчённой колбасы.

- Где ты её берёшь-то?

- Трофеи.

- По запаху находит, - подколол Брасень, - он немцев потрошит редко, но всегда метко. Я вот ни разу не нашёл.

- Завидуешь - завидуй молча, - огрызнулся Кот.

- Да, я и так молчу, - пожал плечами Брасень, пригнувшись побежал к дырке входа в подвал.

- Что там? - спросил я Кота, кивая на флягу.

- Кампот. Малиновый. Или вино, малиновое.

- Пронесёт.

- Не успеет.

Я хмыкнул, и то верно. Запил колбасу. Вкусно. Люблю малину.

- Слушай, Кот, - спросил я с набитым ртом, - а ты какого звания?

- А какая разница? - пожал плечами Кот.

- Странно просто. Я - обычный старшина, штрафник. Пусть и узнал, случайно, кое-что лишнего. И ко мне вдруг приставляют за надзором очень умелого и образованного командира. Для обычного бойца осназа, Кот, ты слишком начитан и сообразителен. Так в каком ты звании?

- Капитан.

- ГБ?

- Просто капитан.

- Г-м, цельного капитана суют в штрафроту для присмотра за каким-то штрафником. Нерациональное распределение ресурсов. Расточительство.

- Ничуть. Ладно, раз пошёл такой разговор, Витя, а ты в каком звании?

- Старшина, Сёма, бывший старшина. Правда, не смотри на меня так.

- Кто ты, Вить? Нам не дожить до утра, хоть сейчас признайся!

Я схватил его за шею, прижал к себе и зашептал на ухо:

- Русский мужик, Сёма, в меру сил и возможностей, себя не жалея, старающийся помочь Родине и народу. Всё!

Я оттолкнул его. Увидев его лицо, улыбнулся:

- Всё, Семён, нет больше ничего. Не шпион я, не скрытый агент. Нет ничего. Я тот, кого ты видишь. Я - смертник, по недоразумению ещё живой. И приставлять ко мне кого-либо - приговорить ценного агента к смерти.

- Да, пошёл ты! - Кот вскочил и побежал.

- Вино оставь!

Руины Столицы

(1942г.)

Гибель штрафной роты.

Мы замёрзли раньше, чем немцы решились на атаку. Перебрались все обратно в подвал, расширив лаз. Оставили только двоих в качестве боевого охранения. И два раза успели их сменить, прежде чем дозорные влетели в лаз:

- Ложись!

Обстрел. Дивизия тут же ввязалась в контрбатарейную дуэль. А мы сидели и тряслись. Надо это переждать, переждать - твердил я себе.

- К бою!

Надо же - кричал не я. Но, я не против. Я вообще сторонник самоуправления и самоорганизации, до определённого предела. Не до анархии.

Выбежали, побежали на позиции. Пулемётчики - первые. Бойцы помогали раненным.

- Идут!

Ага, я тоже увидел. Сколько же их! А бронетранспортёры за каким хреном на поле боя вытащили?

- Всем замаскироваться! Будем подпускать ближе! Федя! Наводи огонь!

- Уже!

- Без команды не стрелять! Брасень! Раздать все гранаты!

Недолгая суета на нашей позиции не осталась незамеченной. Пули зажужжали густо над головой, звонко били в кирпичи, глухо впивались в землю. Я достал зеркальце в кожаном футляре, наколол на штык-нож, выставил над собой, через него наблюдал за полем боя. Наша артиллерия била хорошо - метко, часто, хорошо прореживая цепи врага, сбивая его с темпа, замедляя.

"Путеец" уже захлёбывался. В зеркальце я видел только, как взрывы сотрясают дом, но кто бил его - не видел.

- Федя, ты видишь, кто убивает Путейца?

- Нет! Наверно, самоходка. А где она - не вижу!

Всё! Последний пулемёт замолчал. Я видел, как серые силуэты нырнули через баррикады в подъезд. Видел две вспышки и поднятую пыль. "Путеец" пал.

- Федя! "Путеец" пал! Закажи салют в их честь по их координатам!

- Понял!

Взрывы заплясали вокруг дома, в развалинах дома. Здесь противник залёг. Федя сразу же перенёс огонь в другое место. Правильно, сейчас не 45-й. Снаряды не эшелонами считают, и даже не боекомплектами, а поштучно.

Пятьдесят метров. 40. 30 метров.

- Приготовить гранаты! - негромко сказал я, команда моя побежала по короткой цепи.

- Давай!

Я метнул две гранаты, встал на колени и стал расстреливать фрицев из пулемёта. Два удара опрокинули меня на спину. Опять! Опять я бронником схватил пулю! Пулемёт исковеркан другой пулей. Я взвёл последние две гранаты, бросил их в немцев, достал пистолет.

- Отходим к подвалу!

Самое оно! Врага мы уложили мордами в грязь, есть шанс отойти. Побежал. Рядом была позиция Вани-Казачка. Он там и лежал, закатив глаза, пуская розовые пузыри. Схватил его за руку, дёрнул, вскинул его на плечи, побежал по неглубокому окопу. Справа тарахтел ППШ Кота.

- Кот, отходим!

Я не добежал метров десять. Меня будто кувалдой ударили в руку и в бок и бревном сзади по ногам. Я бросил, падая, Ваню так далеко, как смог. Лишь бы ближе к подвалу. Перевернулся, глянул на ноги - прострелены оба бедра. Отбегался. Дышать тяжело.

Надо мной склонилось лицо Кота.

- Ваню спаси! Приказ! - закричал я ему, плюя кровью в лицо, - в подвал! Феде! Огонь на себя! На себя!

Он схватил меня и попытался волочь. Наивный! Во мне почти сто кило -сам я немаленький, и мокрая зимняя одежда, бронник.

- Ваню тащи. Феде скажи - на себя! Приказываю!

Он не реагирует. Тогда я всунул большой палец левой руки в кольцо Ф-1, закреплённой на броннике. Он всё понял, бросил меня.

Я лежал в неглубокой воронке в траншее, прорытой ещё немцами. Не мог даже головы поднять. Мир для меня потухал. Одно желание осталось - рвануть себя вместе с врагами. Но врагов я так и не увидел. Земля начала качаться, надо мной выросло за долю секунды чёрное дерево, тут же рухнуло. Это же разрыв! Федя! Умничка, ты успел!

Судьба Голума.

(наше время)

Судилище и милосердие.

Меня кое-как поставили на ноги, следствие продолжалось. Там следствия-то. Основной герой - мой Кум - всё раскрыл по горячим следам. Дело оказалось резонансным. Он - молодец, герой, ему светило награждение и повышение. Один косяк был за ним - в одиночку решил брать рецидивиста, на счету которого уже было 2 трупа. А его (т.е. мои, по версии следствия) сообщники ещё и убили одного и ранили другого пэпээсника, что пытались задержать меня. Кума моего сплавили в командировку на Кавказ. А как вернётся - будет ему и повышение в звании, и новая должность.

А вот мне - ничего хорошего не светило. Я ушёл в "отрицалово" - отказывался вообще разговаривать с кем бы то ни было, не то что сотрудничать со следствием. У них и так всё сложиться, без моей помощи.

Единственный, кто пробил эту ледяную броню равнодушия - Полкан. Он вытащил меня на следственный эксперимент к тому самому коровнику. Я отказывался что-либо делать, изображал из себя статую Лермонтова. Он отослал всех прочь и когда остались одни, сказал:

- Рассказывай.

Я не пошевелился, никак не изменил положения тела, головы, бровью не повёл. Одними губами прошептал:

- Я не убивал.

- Я знаю. Рассказывай, что успел нарыть. И, отомри! Уже можно. Придётся, только, потом, на камеру всё рассказать и показать.