В Храмов - Сегодня - позавчера_2

Они ушли. Но, как настоящие Карлсоны, обещали вернуться. Следом пришёл встревоженный Натан. Ничего не спрашивал, просто сел напротив.

- Что, Аароныч?

- Зачем приходили, Иваныч?

- Нужен им я. Зачем - не знаю. Не уверен, что они сами знали. Поживём - увидим.

- Эх, не вовремя Степановы разъехались.

- Степановы? Ладно, с Парфирычем понятно, а Сашка?

- Лечил я его.

И Натан поведал мне о судьбе моего ротного после нашего расставания на полустанке. Отступая, Степанов собирал вокруг себя всех, до кого смогли дотянуться его загребущие ручонки. И хотя командовал он, не покидая бронетранспортёра - нога, собрал внушительное количество людей. Самое главное, он смог из растерянных, деморализованных людей и разрозненных подразделений сколотить единую боеспособную единицу и начал оказывать сопротивление врагу. Присоединил к себе несколько отступающих в беспорядке расчётов с орудиями самых разных систем, благодаря спасённым тылам нашего батальона и подобранным бесхозным машинам и тракторам (даже отремонтировали два брошенных танка), наладил снабжение продовольствием и боепитанием. Действовать стал по тактике Ё-комбата, творчески переведя её на другой уровень. Закреплялся на каком либо удобном рубеже, давал бой подошедшему противнику и тут же отходил на следующий рубеж, который для него готовила нестроевая часть его воинства, куда входили тыловики всех мастей и присоединившиеся гражданские лица.

Тактика оказалась очень удачной, скоро и в наших и во вражеских штабах появился термин "группа Степанова", а негласно - "дикая бригада". Александр Тимофеевич Степанов срочно получил звание майора (не гоже капитану командовать отрядом, по численности превышающий полк, а по ширине отведённого фронта - дивизию), представление на Героя Советского Союза.

Так отступали до Ельца, город не удержали, понесли большие потери, но потом подошла свежая родная стрелковая дивизия, сформированная из земляков под командованием уже знакомого генерала Синицына. Дивизия крепко встала, удержала врага на месте, даже пытались вернуть Елец, но не преуспели. В этом контрнаступлении Степанов был ранен ещё раз и попал в госпиталь, потом к Натану.

- Там рана была не сильная, быстро зажило - пуля по мягким тканям прошла. Гораздо серьёзнее было с ногой. Лечение он забросил, там всё серьёзно было. Хромать долго будет. Может быть и всегда.

- А сейчас он где?

- На курсы поехал учиться. При Академии Генштаба. Он же теперь перспективный старший командир. Представленный к Звезде Героя. В майорах долго не засидится. Если голову свою отчаянную не сложит. Эх, сколько же раз я его шил! То колено рассечёт, то бровь, то ножём порежут. В каждую дырку норовит голову засунуть.

А я был рад за Санька. Он заслуженно поднимался вверх. Вон, оказывается, как он умеет командовать. Охренеть, если честно. Мой ротный через месяц фактически командовал бригадой. Настоящий полковник!

Стали вспоминать общих знакомых. Я спросил про Катерину. Натан помрачнел:

- Нет больше их. Ночью. Одной бомбой. Всех. Вместе с детишками. Ты же помнишь, дом её близко к станции был.

Больше разговаривать не хотелось. Натан попрощался и ушёл. Я провалялся несколько дней в чёрной тоске. Сколько же народу поубивало! А сколько ещё погибнет?! Не солдат, а вот таких баб и детишек, как Катерина с семьёй, как жители той деревни, непонятно за какой грех сожжённые в коровнике. Всё это ещё перекликалось с мрачными снами Голума, боль потерь терзала душу.

Потом пошли посетители. А я оказывается популярен! И девочки-комсомолки приходили, и даже с отчётом о проделанной работе по подсказанным мною направлениям; сослуживцы, волею судьбы оказавшиеся в городе; даже один парторг, из тех, что награждал меня именными портсигаром и флягой. Приходила Мария Фёдоровна, мама Миши, которого я окрестил разом и Перуновым, и Кадетом. Она похорошела за это время. И была мне очень благодарна за сына. Настя-Ангел теперь жила с ней. Куда делся Бородач, дед Насти, она не знала. А вот Миша-Кадет поехал учиться куда-то на Урал в артиллерийское училище. Офицером, т.е. командиром, будет. Мария Фёдоровна не уставала благодарить меня за Мишу. И что в живых сохранил, и что я (как оказалось) настоящего человека и офицера воспитал. Обещала, что благодарность её не будет знать границ.

- Мария Фёдоровна, не надо, ей Богу! Я тут совсем ни при чём. Это вы его таким родили и воспитали. Я лишь держал его подле себя и эксплуатировал в своих интересах. Я его даже не жалел. Он в атаки на танки ходил и лично сжёг один танк по моему приказу. И в штыковые атаки ходил со мной вместе. В одной атаке и ранен был.

Мария Фёдоровна побледнела:

- Он мне ничего не говорил.

- В следующий раз внимательно осмотрите его руку. Там след штыка. Всё уже зажило. А вот за девушкой приглядите. Приглянулась она Мише, как мне показалось.

Мария Фёдоровна кивнула:

- Он ей и мне обещал венчаться на ней. Как с учёбы вернётся. Как раз ему совершеннолетие наступит.

Именно венчаться, командиров называла только офицерами. Привычка? Старая закваска?

Мы ещё поболтали. Вообще-то, в госпитале было ужасно скучно. Я лежал один в маленечкой палате без окна, бывшей, наверное, когда-то подсобкой. Кормили не очень хорошо. Я поправлялся, аппетит рос, паёк - нет. Возмущаться было глупо - вся страна голодала. Мои гости подкармливали меня, кто чем мог. Надо было поправляться и возвращаться на фронт - там кормят лучше. И я стал заниматься. Йгой или как там назывался комплекс, которому я обучился в юности. Всё время быстрее пролетало. Да и надо было восстанавливать тело. А там и истерзанные сознание и душа подтянуться.

Всё шло нормально. Мне сняли гипс с ноги, стал растягивать одеревеневшие связки и мышцы ноги. А потом однажды пришли четверо здоровых мужиков в форме НКВД, с автоматами (почему-то не с привычными ППШ, а с ППД) и предписанием. Пришлось ехать с ними. Хорошо хоть они догадались мне одежду привезти. И обычную, и теплую. А что? С них станется, они и в пижаме на мороз потащат! Форма была общевойсковая, моего размера и роста, но бывшая в употреблении. Дырки от пуль и осколков были заштопаны, всё выстирано.

Против лома нет приёма. Оделся и поехал с ними.

Узник

(1942г.)

Ехали сначала на машине. Долго, нудно. Молча. Потом погрузились в самолёт. Там мне дали тулуп до пят и тёплую шапку. В такую же спецовку облачились и мои конвоиры. В самолёте я выбрал угол с мягкими брезентовыми мешками (почта, наверное) и лёг на них. Оглушительно взревели моторы, самолёт покатился. Затрясло нещадно. Пришлось сесть, чтобы не скатиться от тряски на пол. Полетели. В воздухе трясло тоже сильно. Иногда мешки из-под меня вместе с самолётом за мгновение ухали вниз, а я позже догонял их. Это было больно. От всего этого меня сильно растрясло и я потерял сознание. Когда очнулся, оказалось, что меня пристегнули какими-то ремнями к каркасу самолёта. Я спокойно опять отрубился.