Джеймс Уайт - Космический госпиталь. Звездный хирург. Большая операция

— Знаете, — отозвался Конвей с таким спокойствием в голосе, что на лице О’Мары отразилась тревога, — определить, где наши, а где чужие, не слишком просто. Мелкие различия в конструкции скафандров обычно проходят незамеченными. А то, что находится внутри скафандра, как правило, не поддается опознанию из-за полученных ран. Звуки, которые издают раненые в промежутке между введением болеутоляющего и погружением в бессознательное состояние, перевести весьма сложно. И потом, если и существует какая-то разница, если раненый монитор чем-то и отличается от раненого врага, я не желаю об этом знать, — он почти кричал. — Нам, медикам, наплевать на всякие различия! Мы же в госпитале, черт вас возьми! Или уже нет?

— Не горячись, сынок, — буркнул О’Мара. — Конечно, мы в госпитале.

— Который временно стал боевой базой, — прибавил Дермод.

— Мне вот что непонятно. — Главный психолог явно старался унять страсти. — Почему они не применяют ракет с ядерными боеголовками?

По штабу волной прокатилась вибрация, вызванная очередным взрывом на наружной обшивке.

— Потому, майор, — сказал Дермод, не сводя взгляда с Конвея, — что госпиталь нужен им как приз. Того требуют политические интересы. Они должны овладеть форпостом ненавистных супостатов, имперский генерал должен одержать отнюдь не пиррову победу, то есть одолеть противника и закрепиться на его территории, неважно, каких она размеров, и тогда можно будет объявить, что Империя снова восторжествовала. Наши потери очень велики. Обычно в космических схватках удается госпитализировать не более десяти процентов раненых, однако нам повезло — у нас под боком госпиталь с современным медицинским оборудованием. А потери врага гораздо существеннее, по моим прикидкам, соотношение один к двадцати, так что если теперь они вдруг соберутся пальнуть по нам атомной ракетой, хотя могли поступить так и на первых порах и не потеряли бы тогда ни единого солдата, им потом придется несладко. Если император не сумеет ответить на вопросы, которые задаст ему в этом случае население, он обнаружит, что война имела не только приятные последствия…

— А почему вы не вступаете с ними в переговоры? — хрипло спросил Конвей. — Расскажите им всю правду, расскажите о раненых. Ведь нам на победу рассчитывать никак не приходится. Так почему мы не сдаемся?..

— Мы не ведем с ними переговоров, доктор, — язвительно сообщил Дермод, — потому что они не станут нас слушать. Или не поверят нам. Им известно — вернее, они так полагают, — что произошло на Этле и чем мы занимаемся в этих стенах. Что толку объяснять им, что в действительности мы не вредили, а помогали этланам, что нас вынудили воевать? На Этле вскоре после нашего ухода вспыхнули новые эпидемии, а в госпиталях, как вы, должно быть, осведомлены, не предусмотрено наличие излучателей и виброустановок. Они судят о нас не по словам, а по действиям. А наши действия, к сожалению, подтверждают те сплетни и домыслы, которые распространяются о нас с ведома и одобрения императора. Если бы они хоть чуть-чуть подумали, их наверняка удивило бы, что на нашей стороне сражается столько инопланетян. Ведь, по их мнению, наши инопланетяне — забитые, замордованные существа, немногим лучше рабов. Однако добровольцы дерутся вовсе не как рабы. Но нет, Империя предпочитает логике эмоции…

— И я тоже! — воскликнул Конвей. — Я думаю о своих пациентах. Палаты переполнены. Раненые лежат в каких-то закутках, в коридорах, где в любой момент может упасть давление…

— Сдается мне, доктор, вы не способны видеть дальше собственного носа! — рявкнул Дермод. — Позвольте информировать вас, что не вам одному есть дело до пациентов, однако я, например, в отличие от вас не впадаю в сентиментальность. Если я начну думать по-вашему, то меня захлестнет ненависть к врагу и я, сам того не сознавая, примусь мечтать об отмщении. — Где-то прогремел который уже по счету взрыв. Дермод повысил голос: — Вам наверняка известно, что Корпус мониторов является полицейским формированием, которое поддерживает порядок в Федерации посредством применения достижений психологии и прочих общественных наук. Если коротко, то наша основная задача — формировать воззрения как отдельных личностей, так и населения целых планет. Поэтому нынешняя ситуация, кучка врачей и мониторов против жесткого и прекрасно вооруженного врага, в этом отношении весьма выигрышная. Пускай Федерации понадобится какое-то время, чтобы собраться с силами и нанести ответный удар, но вы только представьте себе, доктор, какой сладостной будет месть! — Лицо командующего побледнело, черты заострились от ярости, голос сорвался на крик. — В галактической войне, доктор, захват планет невозможен. Их попросту уничтожают. И паршивая, вонючая Империя с ее сорока занюханными планетками будет стерта в пыль, сокрушена и развеяна в прах!

О’Мара хранил молчание. Конвей хотел было отвернуться от Дермода и взглянуть на главного психолога, но не смог. Он и не предполагал, что ледышка-командующий способен на столь бурное проявление чувств, и где-то даже испугался, ибо отдавал себе отчет, что от разумности и самообладания Дермода зависят его, Конвея, жизнь и судьба.

— Я сказал, что Корпус — полицейское формирование, — продолжал тот. — Мы пытаемся рассматривать создавшееся положение, как обычные беспорядки, как бунт, в котором потери бунтовщиков больше, чем у полиции. Лично я считаю, что полномасштабная война неизбежна, но не желаю ненавидеть Империю. Существует разница, доктор, между поддержанием мира и разжиганием войны. И я знаю безо всяких докторишек, которые интересуются только своими пациентами, как гибнут мои люди! Так что нечего пудрить мне мозги и заставлять ненавидеть людей, виновных лишь в том, что поверили откровенной лжи! Мне плевать, — закончил Дермод, безуспешно попытавшись умерить пыл, — как вы лечите раненых, но мои приказы для вас обязательны. Мы находимся на военной базе, поэтому возле вражеских раненых, которые в сознании, должна быть выставлена охрана, чтобы не произошло случаев саботажа. Все ясно, доктор?

— Так точно, сэр, — пробормотал Конвей.

Несколько минут спустя они вдвоем с О’Марой покинули приемный покой. Конвей чувствовал себя не в своей тарелке. Он размышлял о том, что ошибался в Дермоде и должен, вероятно, извиниться перед ним за свои дурные мысли.

— Мне нравится, когда такие, как он, выпускают пар, — неожиданно проговорил О’Мара. — Это весьма полезно с психологической точки зрения, учитывая нагрузку, которую он несет. Я рад, что вы сумели вывести его из себя.

— А я? — спросил Конвей.

— Вы, доктор, начисто лишены какой бы то ни было уравновешенности, — отозвался О’Мара сердито. — На своей новой должности вам бы следовало подавать пример терпимости, а вы быстро превращаетесь в раздражительного чинушу. Осторожнее, доктор.