Александр Мееров - Сиреневый Кристалл

Преодолеть скальный подъем Шорпачеву удалось с трудом: сказалось напряжение последних дней, измотали тревоги. Выбиваясь из сил, он спешил к друзьям, но пришел уже поздно. Александр был мертв.

Шорпачев едва узнал Ивана Александровича, поседевшего, осунувшегося, раздавленного непомерным горем. Слов утешения сказано не было. Ни у кого не могло найтись таких слов в те минуты, и Борис просто протянул Вудруму запаянную жестянку.

Да, она не у Шираста. И не пришлось даже отбивать ее у бежавшего в панике ученого. Еще в Макими, запаивая коробку с добытыми находками, Шорпачев запаял их две. Настоящую сохранял сам, уже тогда не доверяя Ширасту, подозревая, что рано или поздно он попытается ее похитить. Так оно и случилось: Шираст, удирая, прихватил жестянку, наполненную ничего не стоящими обломками.

— Подобрать точно такую же коробку было просто, Иван Александрович, они из-под датского консервированного масла, а вот взвесить обе, чтобы никто не заметил разницы, — это было потруднее. Ну, а к Ладье двойника не подберешь.

Иван Александрович немного оживился. Он понял, что надо спешить, что яд упорно овладевает телом. Еще несколько минут — и будет упущена внезапно открывавшаяся последняя возможность написать и отправить завещание. Над чувствами взял верх разум. Вудрум вновь нашел в себе силы: ученый стал в нем сильнее отца, и он принялся за письмо Арнсу Парсету.

«…Вот и все, дорогой друг! Теперь Вы знаете, если дойдет до Вас это письмо, как все нелепо получилось и какой трагедией все закончилось.

Много лет я стремился разгадать тайну Небесного Гостя, и теперь, когда мы прикоснулись к самому сокровенному, я раздавлен. Последние силы собираю для того, чтобы распорядиться наиболее важным и пугающим, что было добыто нами. Не оставляет мысль о зародышах. Кто знает, как величественно и как опасно затаенное в этих крупинках? Может быть, в них гибель для всего живущего на Земле, а может быть, великая, поистине божественная сила созидания или даже нечто просто непостижимое для нас, еще не ведающих, что творится в бесконечных мирах Вселенной.

Признаюсь, дорогой, мне страшно. Вы знаете, как я верю в гений человеческого разума, в его грядущее торжество. Но готовы ли мы сейчас к великому сражению? Думаю — нет. Человек только формируется, еще не создал такого общества, которое было бы избавлено от угнетения, вражды. Придет время, возмужает человечество, и оно будет в силах вступить в борьбу с неведомой, быть может, грозной и могучей силой космоса. Человек не только победит эту силу, но и заставит служить себе, сделает ее помощницей на пути к будущему. Верю!

Но пока…

Дорогой Парсет, только Вы можете понять мои сомнения, но Вы так далеко. Очень нужны мне именно сейчас ваши дружеские слова, ваша поддержка и мудрый совет. Но Вы слишком далеко. Нас разделяют не только 10.000 миль, но и вечность. Да, мои часы сочтены, и сейчас я должен принять решение. Мысленно советуюсь с Вами. Зная Вас, я стараюсь поступить так, как бы поступили Вы, и решаю… Открывать миру находку рано!

Все найденное нами я погребаю. Завещаю открыть тайник только тогда, когда мои наследники по духу будут в состоянии овладеть великой силой неведомой жизни .

О тайнике знает только один человек. Я верю ему так же, как и Вам, а этим сказано все. С ним, с Борисом Евграфовичем Шорпачевым, я передаю это письмо и свои дневники. Попадет ли оно в ваши руки? Не знаю. Но ничего не поделаешь — другого выхода нет…

Страшно подумать о Натали. Сделайте что возможно для нее. Передайте: в последние минуты я был с ней.

Верьте, дорогой Парсет, я сделал все возможное для науки.

Иван Александрович попросил Бориса вскрыть жестяную коробку. Когда это удалось, Вудрум вынул оттуда зерна и с его помощью уложил их в тайник.

Жестянку с окаменевшей рукой легендарной Лавумы, веткой из священной рощи и кусочком метеорита Вудрум отдал Шорпачеву с просьбой передать все это в Национальный музей Паутоо в Макими.

И Мурзаров, и я, изучив наследие Ивана Александровича Вудрума, оценили, как огромно, увлекательно и пока недоступно найденное. Что касается Юсгора, то для него многое уже было знакомо по материалам, имевшимся на Паутоо и в Европе. Теперь всех нас интересовало главное — где находки Вудрума? Сиреневые Кристаллы, Золотая Ладья, зародыши — все это надо было разыскать, исследовать — словом, продолжить труд нашего замечательного соотечественника.

Десятки лет нас отделяли от того времени, когда Вудрум начал работу над силициевой загадкой, а проблема оставалась такой же заманчивой, таинственной и, как знать, может быть, опасной. Ведь такие проблемы не остаются без своих исследователей. Не мы, так другие в конце концов придут и откроют миру еще неизвестное сегодня. Так бывало всегда. Что касается силициевой загадки, то с нею дело обстояло особенно сложно. Были все основания считать, что нас могут опередить, и вовсе не хотелось, чтобы кто-то другой выпустил духа из бутылки. Рассчитывали ли мы на свое проворство в этой соблазнительной и вместе с тем рискованной операции, считали ли себя способными совладать с этим духом и заставить его трудиться именно на нас? Разумеется. Во всяком случае нам хотелось надеяться.

Собранные материалы об экспедиции Вудрума вызвали горячую заинтересованность самых различных ученых, сделались объектом пристального изучения. Мурзаров, Юсгор и я в то время были «ударной группой». «Ударять» приходилось главным образом по неверующим, но очень нужным для осуществления наших намерений людям. Однако все это было весьма и весьма затруднительным. Да, рука окаменевшей Лавумы впечатляла, собранные нами документы вызывали самый живейший интерес, волновали, но нас спрашивали: «Ну и что же вы хотите? Каковы ваши намерения, планы?» А планы у нас были грандиозные и дерзкие. Мы хотели узнать, что представляют собой Сиреневые Кристаллы, за сотни километров ориентирующие Золотую Ладью, найти и изучить зародыши силициевой жизни. Мы хотели (но об этом еще не решались говорить на официальных совещаниях) оживить эти зародыши!

Само собой разумеется, что для этого прежде всего надо было иметь зародыши. У нас их не было. Мы собрали все материалы, касающиеся походов И.А.Вудрума. Мы знали, какие продукты запасались для экспедиции, в каком магазине и за сколько они приобретались. Но мы не знали самого главного: где завещание русского ученого, написанное в предсмертный час на острове Сеунор в июне 1914 года?