Михаил Ляшенко - Человек-луч

Еще ничего не зная об исчезновении Детки, Юра и Женя медленно брели в это время на лыжах по лесной просеке.

С тех пор как, по личному распоряжению академика Андрюхина, для неусыпных наблюдений за здоровьем Юры Сергеева в помощь профессору Шумило прикрепили студентку четвертого курса Горьковского мединститута Женю Козлову, в характере Жени произошли крайне нежелательные изменения. Она стала требовательной, раздражительной и обидчивой, а от ее веселости не осталось и следа. Юра, первый заметивший эту перемену, объяснял ее скукой и бездельем. Действительно, делать его личному врачу, как прозвали Женю, было совершенно нечего.

Три дня в неделю Юра проводил в академическом городке, испытывая, как он говорил, особое снаряжение. Больше из него ничего нельзя было выжать, да ребята и не пытались, понимая, что дело серьезное. Эти три дня Женя находилась с Юрой в городке Андрюхина. Потом они уезжали в Майск. И Юра возвращался к своей основной работе, а Женя, так же как и в академическом городке, обязана была каждые три часа измерять у него давление крови, температуру, делать специальные укрепляющие внутривенные вливания… В промежутках она томилась от безделья, да и сами эти процедуры как ей, так и Юре надоели очень скоро. Впрочем, Женя, стоя на страже достоинства медицины и ее тайн, недоступных простым смертным, строго пресекала малейшие попытки Юры уклониться от процедур или хотя бы поиронизировать над ними.

— Противно смотреть, какой ты нормальный! — бубнила Женя, скользя следом за Юрой. — Давление нормальное. Температура нормальная… Вчера вливала в вену десять кубиков, так хотя бы точка осталась, хоть след… Если бы я не видела своими глазами, что ты проделываешь у Андрюхина, не поверила бы ни за что! Как можно оставаться таким возмутительно здоровым!

А в лесу было чудесно! И постепенно, незаметно для них, молчаливая прелесть заснеженных елочек, суровая красота сосен, сонное небо, которое, готовясь задремать, всерьез куталось в облака, странные шорохи в глубине леса, где кто-то еще бегал или крался по следам, — все это словно входило в них, растворялось, делая их спокойнее, серьезнее и лучше… Теперь они шли медленно. И с каждым шагом в Жене разгоралось желание поговорить о чем-то большом и очень важном, что, она чувствовала, могло быть выяснено именно сейчас. А Юру все больше охватывало чувство радостной бодрости. Он бежал, играя палками, напевая себе под нос, и то и дело улыбался и даже коротко похохатывал своим быстрым и смешным мыслям.

— Вот так и все, — вздохнула Женя, — шумят, прыгают, толкутся в магазинах…

— Ну и что?

— А война? — строго спросила Женя. — Я где-то читала, что вполне возможно изготовить такую бомбу, которая при взрыве даст воронку диаметром до восьмидесяти километров. И на площади более тысячи квадратных километров будет уничтожена всякая жизнь. Представляешь? Один человек, покуривая сигарету, нажмет кнопку — и из брюха самолета вывалится бомба, и через несколько мгновений перестанут существовать миллионы людей, и все, что было создано их трудом, трудом их отцов, дедов, прадедов, десятков поколений…

— Но до этого, — медленно возразил Юра, — другую кнопку нажмет другой человек… Самолет с ядовитой начинкой будет выброшен за тысячи километров от Земли и там уничтожен.

Женя пристально посмотрела на него.

— Это так же возможно, как и кобальтовая бомба, — усмехнулся Юра. — Сейчас — а впрочем, это было, наверное, всегда — живут две науки: одна работает над тем, как наиболее эффективно и подешевле уничтожить людей; другая делает все, чтобы люди с каждым поколением жили разумнее и лучше. Конечно, кобальтовая бомба — это страшная сила. Только она вызывает еще большее отвращение и безудержную злобу к тем, кто, несмотря ни на что, готовит войну. У Андрюхина работают ученые всего десятка стран, но как колоссально много они уже сделали против войны!

— А зачем приезжает Крэгс? — спросила Женя.

— Совершенно не понимаю. — Юра шевельнул массивными плечами. — Как может ученый допустить, что мир погибнет? А ведь Крэгс верит в это. И знаешь, кажется надеется перекрестить в свою веру Ивана Дмитриевича. Вот будет потеха!

Юра радостно захохотал, предвкушая эффект затеи, которой академик Андрюхин хотел встретить коллегу.

— Больше всего меня бесит беспомощность! — упрямо сказала Женя.

— Какая беспомощность? — сердито удивился Юра. — Ведь это мы не даем упасть бомбе! Конечно, каждый из нас поодиночке мало что может, но все вместе мы, как одна рука, уже много лет удерживаем бомбу. Это, по-твоему, беспомощность?

Они помолчали. Теперь Юра хмурился, а на лице Жени проступила робкая улыбка.

— По-моему, это хорошо, что люди думают о работе, о семье, о своем городе или о новых штанах, — продолжал Юра. — Пусть шутят, смеются, любят друг друга, растят детей и не думают об этой чертовой бомбе. Было бы ужасно, если бы, испугавшись, люди забыли о жизни, о ее маленьких радостях, которые складываются в общую, большую, если бы день и ночь, корчась от страха, люди думали о войне. Тогда она бы скоро началась.

— А ты знаешь, что, собственно, делает Андрюхин?

— То же, что и мы все: не дает бомбе упасть. Вот кто не боится войны! Он убежден, что войны не будет, а если она все же случится, мы сумеем предотвратить и преодолеть любые ее бедствия. Ты ведь знаешь, что вчера произошло в лабораториях Андрюхина? Детка указала дорогу людям! Человеку!

Узнав о пропаже Детки, население академического городка бросилось на поиски, как по боевой тревоге. Юра с Женей собрали лыжную команду. Всю ночь лыжники прочесывали окрестные леса и овраги, исходив десятки километров.

Выбившийся из сил, ставший похожим на сумасшедшего, профессор Паверман двое суток безуспешно обшаривал каждый кустик на трассе. Ничего не дали и ночные поиски, организованные Женей и Юрой.

Следовало искать собаку в самом городе. И Майск немедленно стал похож на огромную выставку собак. Никто и не предполагал, что в городе их так много. Фотографии с изображением таксы, пропавшей из Института научной фантастики, появились к двенадцати часам дня, но и после этого вели собак всех мастей. Вой стоял над городом. Мальчишки натаскали столько щенят, что город пропах запахом псины и молока.

Весь этот собачий базар проходил на большом поле футбольного стадиона. Теперь поле стало малым, хоккейным, и вокруг оставалось много места для собак, их хозяев и бригады из Института научной фантастики, которая возглавила поиски пропавшей таксы.

Руководил этой бригадой высокий, костлявый, огненно-рыжий профессор Паверман. Сквозь очень сильные очки глаза его казались маленькими и злыми. Ни на мгновение он не оставался в покое. Пробегая по наскоро сколоченной трибуне, мимо которой проводили собак, он то и дело соскакивал на поле и кричал, хватая хозяев собак за рукава и отвороты пальто: