Елена Клещенко - Мир Стругацких. Полдень и Полночь (сборник)

– Рудольф, мне не хочется бить вас под ложечку, – осторожно сказал психолог, – но как бы их у нас не стало опять тринадцать. А затем четырнадцать.

– Что вы имеете в виду?

– Детей. Нашим подопечным по тридцать пять, в этом возрасте более семидесяти процентов землян уже становятся родителями.

– А, скажем, арканарец в тридцать пять земных лет может быть и дедом, что с того? – ощерился Экселенц. – Миллионы землян вообще не заводят детей, у каждого человека свой путь и свои обстоятельства. Или я должен вам объяснять вашу задачу?

– Рудольф, я справлялся у коллег – наши дамы, все четыре, уже заговаривали об этом. Как вы думаете, сколько еще лет мы сможем морочить им головы путями и обстоятельствами?

– Выбирайте выражения!

– Укажите более адекватные термины, и я буду использовать их, – голосом автомата произнес Макмэхон.

– Ладно. Называйте это как вам угодно, но продолжайте. Дадите нам год, два или три года – спасибо и на этом. Пока будем наблюдать за первым. На вас, Макмэхон, – подбор специалистов-врачей и организация прикрытия. Женщина доверяет вам? Беременным показана психотерапия.

– Что?.. Но я не разбираюсь в ваших…

– Мы не должны расширять круг. Можете считать это штрафом за то, что проворонили эндорфиновый шок. И найдите тех, кто работал с Ласко и Нильсоном. Желаю успехов… семейный доктор.

Корней

17 января 2179 года

Дом в степи заброшен, в нем не ютятся даже призраки. Зачем я его строил? Летом ветер качает высокую траву у крыльца, зимой швыряет в окна снег, и терморегуляторы никак не могут прогнать континентальную стужу. Где-то наверху спит механическим сном отцовский андроид-гигант. Поблескивают неживые глазки видеодатчиков. С тихим шуршанием, будто медленно отдирают пластырь, ползает по полу робот-уборщик. Молчаливая псевдожизнь пустых комнат.

Мария была совершенно такой же, как шесть лет назад, только волосы стригла короче. И еще взгляд. В синих глазах лежали тени, глаза казались свинцово-серыми. Лучше бы она продолжала кричать на него.

«Как ты мог так поступить со мной?»

Прости меня, повторял он снова и снова.

«Мне сказали, что ты все знал! И врачи знали, все знали, кроме меня!»

И это правда, отвечал он. Наверное, меня нельзя простить.

«Я узнала, кто ты такой, от журналиста! я не верила, смеялась, а он… записывал…»

Ну, стукни меня по голове. Они из меня душу вымотали в эти полгода, врачи, биологи, журналисты и просто любопытные. Вот уж не думал, что эта история раскроется при нашей жизни. Знаешь, ведь я однажды работал с этим Абалкиным и не подозревал, что он – такой же, как я. Теперь я могу жить на Земле сколько хочу, могу стать космозоологом и отправиться в экспедицию… Жаль, цена высока.

«Как ты мог, нет, как ты мог?! Андрюша – теперь сын… подкидыша Странников! Как он будет жить с этим? Ты, ты… ты нелюдь! я ненавижу тебя!»

Пусть будет так, молча соглашался он. я заслужил.

Мария подошла ближе. Ему захотелось встать и взять ее за руку, но он не решился. Тогда она села на пол и прижалась щекой к его колену.

10 августа 2198 года

Он явился в разгар нашего брейн-сторма, и пару секунд я глядел на него, не узнавая. Похоже, и это было поставлено мне в счет.

– Я зашел проститься, отец. Завтра улетаю на Тагору. Совет Лабораториума оказал мне честь…

«Отец» – будто через силу. Пятнадцать лет назад я был «пап». Он стремглав вылетал из нуль-кабины и повисал у меня на шее, упоенно командовал Драмбой, часами готов был слушать о тахоргах и сора-тобу-хиру. И разумеется: «Пап, а расскажи еще раз, как вас нашли Следопыты! А ты совсем-совсем ничего не помнишь о Странниках? А если самое глубинное ментоскопирование?.. У-у, жалко. А бабушка и дедушка знали, откуда ты на самом деле? А когда тебе сказали, ты испугался или обрадовался?.. Ну как чему!..» Раз сто мне задавали все эти вопросы, и только одному человеку я отвечал с удовольствием. Мой папа – чудище иных миров и дитя сверхцивилизации, съели?!

А теперь я спросил его, чем он будет заниматься на Тагоре, и в ответ получил: «Нет смысла объяснять». Может, для кого-то я многоуважаемый доктор Яшмаа, светило экспериментальной истории, а для сына я тупой прикладник, который только и сумел в жизни, что сделать несчастной его мать. И то, что не без участия доктора Яшмаа остановилась большая война на далекой планете, – это так, пустяки, не стоящие внимания.

Главное он выдал, когда мы шли через сад к нуль-кабине.

– И вот что. Меня теперь долго не будет. Мать остается одна. я требую: перестань ее мучить.

Слов у меня не нашлось, вернее, я намертво застрял между «откуда ты взял» и «не твое дело, сопляк». А он продолжал:

– Раньше я об этом не говорил, потому что раньше я был рядом и… Одним словом, сделай что хочешь, но перестань ее мучить!

Далее выяснилось, что я должен исчезнуть из жизни Марии, а также, вероятно, его собственной жизни. Дабы не мозолить глаза, и пропади он пропадом, проект «Гиганда». Тут я потерял терпение и осадил его, как полагается осаживать молодых, когда их несет, однако что это могло изменить? Специалисты больше не сомневаются, что мы, «подкидыши», – просто люди, гармонично вписавшиеся в разнообразие землян. Но я обманул Марию, с этим не поспоришь.

Я не сказал ему, что и вправду могу исчезнуть. Не хватало еще бить на жалость.

Андрей

8 сентября 2199 года

Напитки тагорян, разведенные водой раз в двадцать, уже не считались метаболическими ядами, но цвет приобретали малоаппетитный. Андрей, однако, уже привык, и они с профессором Ю-Ши совершали ритуал отдохновения вместе.

Они занимались тем, что на Земле бы назвали теорией вероятностей, и матстатистикой, и чем-то вроде теории хаоса. Каждое утро Андрей, направляемый учителем, нырял в инопланетные математические джунгли, блуждал в них, как мог, пугался, отчаивался, переживал открытия и совершал подвиги. Это продолжалось около четырех земных часов, и, когда он понимал, что в клетках его мозга больше не осталось нейротрансмиттеров и он не в силах завершить преобразование, профессор Ю-Ши совсем по-человечески вздыхал и ставил две чашки на низкий столик.

Беседовали через транслятор. Андрею не давались языки Тагоры, профессор не владел ни русским, ни испанским, ни английским. У математиков другие приоритеты.

Трехмерный мир возвращался не сразу, и Андрей смотрел на профессора со смутным удивлением. В математических дебрях расовые отличия терялись, и легко было забыть, что учитель – не человек. Как и то, что стажировка в департаменте математики Лабораториума потенциально была не менее опасной затеей, чем экспедиция в настоящие джунгли. Тагоряне любят способных инопланетников, но опасаются неконтролируемых факторов, и, как они поступили со своими «подкидышами», всем известно.