Елена Клещенко - Мир Стругацких. Полдень и Полночь (сборник)

Полоса красного опасного мха напоминала язык исполинского зверя. Казалось, он вытянул его, отравившись зловонными испарениями болот. Сам давно уже сдох, стал кормом для неисчислимого множества лесных обитателей, а язык все тянулся сквозь заросли, постепенно истончаясь. Вот он полностью истончился и закончился. А через несколько шагов закончился и Лес.

Кандиду открылась поразительная, неправдоподобная картина. Он увидел крутой обрыв, настоящую бездну. За его кромкой, далеко внизу, виднелось что-то бескрайнее, пестрое, буровато-зеленое, напоминающее цветом и хаотическим узором гигантский маскировочный халат. Кандид не сразу сообразил, что это еще один Лес – возможно, такой же, из которого он только что вышел.

На краю обрыва, свесив ноги, сидел человек. Он был худощав, черноволос и одет в слишком просторную для него серую куртку.

Человек развлекался тем, что кидал вниз камешки. Бросив очередной, он проследил за его полетом и довольно потер руки. Так, словно внизу распростерлась еле видимая отсюда мишень, и он каким-то чудом угодил в самое яблочко. Затем незнакомец слегка наклонил голову набок и, видимо, уловив звук приближающихся шагов, обернулся.

У него было странное лицо – несовременное, словно позаимствованное в одной из отдаленных эпох. Глядя на это лицо с резко очерченными надбровьями и характерным утиным носом, Кандид вспомнил идолов с острова Пасхи. Сходство было поистине удивительное.

«Кто вы?» – хотел спросить Кандид. Но вместо этого, подойдя поближе, почему-то выдавил:

– Ну и пропасть… Сколько там до дна?

– Два километра! – с готовностью ответил человек. – Приблизительно. Да, кстати, позвольте представиться. Леонид Андреевич Горбовский.

– Что вы тут делаете? – машинально спросил Кандид. И тут же почувствовал себя неловко.

– Извините, Леонид Андреевич, – сказал он. – Меня зовут Кандид.

– Я знаю, – запросто, будто речь шла о чем-то само собой разумеющемся, сказал Горбовский.

– Откуда?

– Видите ли, Кандид… Вы, наверное, думаете, что я сижу на краю обрыва и кидаю камешки в эту зеленую пену, мучаясь бездельем? Скажите честно – думаете, да? Да вы присаживайтесь. Вертикальное положение – самое неестественное, нерациональное и энергозатратное. Поверьте мне! Сидеть гораздо лучше. А уж лежать… Мой вам совет: если не хотите непрерывно увеличивать энтропию Вселенной – лежите побольше!

– Спасибо, – сказал Кандид, но и не подумал занять местечко рядом с Горбовским – напротив, отодвинулся подальше от края.

– Как будет угодно. Так вот, я сижу здесь не просто так, а поджидая вас, Кандид. Вся группа в сборе, оборудование свернуто, приказ к отбытию поступил. Мои коллеги мысленно уже дома и наверняка костерят меня последними словами за задержку. Но я не мог отправиться восвояси, не побеседовав с вами.

– Группа? Оборудование? – Кандид вгляделся в Горбовского, и его кольнула мысль: ни этот странный человек, ни загадочная группа, если она действительно существует, никоим боком не привязаны к Управлению. – А вы кто, Леонид Андреевич? И главное – откуда вы?

– С Земли, – сказал Горбовский и скосил глаза вправо, выискивая еще один подходящий камешек. – Но не с вашей. Дело в том, что существуют как минимум две Земли. На одной есть Лес, есть Управление, есть вы, Кандид. Важнейший показатель – уровень развития социума. По нашим меркам он соответствует примерно концу двадцатого века.

– Какой же в таком случае век у вас?

– Двадцать второй. Всяческое изобилие, самодвижущиеся дороги, скатерти-самобранки, китовые фермы и, конечно же, межзвездные экспедиции. я много лет был звездолетчиком – хочется думать, не последним. А теперь вот увлекся этим проектом. Не буду описывать машину, в которой прибыла наша группа, – это слишком сложно, сам путаюсь. Мы провели исследования, кое-что поняли, гораздо больше не поняли, а теперь должны возвратиться. Не потому, что надоело, а по физическим законам. Видите ли, вот-вот закончится цикл Хасимото-Айзенберга… Впрочем, к черту физику! Важно одно: мы уходим и вновь появимся нескоро. И вот, пока я еще не исчез из вашего мира, пока сижу здесь, свесив ноги, и развлекаюсь бросанием камешков в пропасть, мне хочется спросить. Скажите, вы твердо решили уйти из Леса?

– А вы как думаете? – Кандид почувствовал, как в нем растет раздражение к этому флегматичному гостю из будущего, любителю сидеть, болтая ногами, а еще больше – лежать, дабы не увеличивать энтропию Вселенной. – Чем спрашивать, лучше помогли бы. Ведь вы, наверное, всемогущи? Китов пасете, к звездам летаете… Что вам стоит взять и перенести меня туда… к своим?

Горбовский отодвинулся назад и поднялся. Он был высокий, угловатый и – это странным образом угадывалось в его скупых, размеренных движениях – невероятно сильный. Кандиду даже показалось, что он сейчас сгребет его в охапку и, без устали переставляя длинные ноги, отнесет в Управление.

– Рад бы, – Горбовский виновато улыбнулся, – да не могу. И никто из нас не может.

Он вытянул руку вперед, и его пальцы погрузились в грудь Кандида. Они были абсолютно бесплотны.

– Вот видите? Мы не можем путешествовать к вам в натуральном виде. Только как трехмерные фантомы.

– Но почему же…

– Почему не проваливаюсь на месте и могу кидаться камешками? Это тоже видимость. Умелая фокусировка плюс еще кое-какие хитрости. А доставить вас куда-то, честное слово, я не в состоянии. Только спрашивать. Ну и рассказывать – в пределах своего разумения, конечно.

– Хорошо, Леонид Андреевич. Тогда скажите мне, – Кандид кивнул в сторону пропасти, – что это?

Горбовский посерьезнел. И не просто посерьезнел – осунулся прямо на глазах.