Геннадий Мельников - Цирк уехал, а клоуны остались

Анна спала на боку, подложив под голову сомкнутые ладони рук, и не сразу проснулась, когда он потрепал ее за нагретое солнцем плечо.

— Вставай, Пятница, уже пора.

Она улыбнулась ему сквозь уходящий сон и, перевернувшись на спину, стала растирать затекшую руку, на которой четко отпечатался узор плетеного коврика.

— Мы с ума сошли — спать на такой жаре! — сказала, подымаясь, Анна. — Я даже не заметила, как уснула. Ты тоже спал?

— Да. Меня только сейчас разбудил кузнечик.

— Кузнечик?.. Ах, да! Мне самой вначале не давали покоя муравьи, но затем они куда-то ушли, и я заснула.

Анна стряхнула коврик, свернула его в рулон и затолкала в рюкзак между ластами и надувной лодкой.

С катера донесся второй гудок. Они спустились с пригорка, миновали лощину и стали вновь подыматься по заросшему сухой травой склону, вдоль которого легче было идти к пристани. По мере подъема редела трава, воздух разбавлялся, лишаясь запахов, становился прохладнее, резче. И, наконец, без всяких предупреждений открылось море. С высокого берега хорошо просматривалось каменистое дно с острыми ребрами выступающих пластов, покрытых редкими зелеными пятнами водорослей, четко выделялась граница большой глубины: там море было темнее, словно в нем отражалась грозовая туча, на отмели вода была лишена зеленоватого оттенка и казалась пресной, как в озере.

— А вот и наш «карасик», — сказала Анна.

Метрах в трехстах, сбоку выступающего в море причала, стоял небольшой прогулочный катер. На фоне серых обломков береговой осыпи он казался очень хрупким и нарядным.

— Побежим, — сказала Анна, — они, очевидно, только нас и ждут.

— Да нет, — ответил Антс, — сбор был назначен на семь часов. Смотри там еще спускаются.

С соседней невысокой вершины по узкой тропинке шли вниз три человека. Один из них сошел в сторону и стал скользить по траве.

— Все равно, побежим!

Взявшись за руки и припадая на правый бок, они сбежали почти к самой воде. Бежать было неудобно: рюкзак сваливался с плеча, а откос покрывала жесткая трава, которая под ногами оползла, обнажая короткие корни и желтую землю. Рука у Анны была сухая и горячая.

Они вбежали на причал с третьим гудком. Катер отошел, и бухта стала медленно поворачивается вокруг невидимой оси.

Анна и Антс, облокотившись о поручни, смотрели вниз, где перемалывалось винтами прозрачное стекло воды. Тугие шары вырывались из-под кормы, лопались на поверхности и превращались в рваные кольца, тающие как дым.

Когда знаки, один на берегу, а другой высоко в горах, на самом перевале, совместились, катер изменил направление и пошел прямо в порт. Белые здания за аллеей жестких пальм поплыли им навстречу. На рейде стояло большое парусное судно. Тонкие мачты выделялись отчетливо, словно были вычерчены тушью на ватмане.

— Красивое… — задумчиво сказала Анна. — Будь моя воля, я заменила бы весь этот дизельный флот на парусный.

— А тепловозы и автомобили на лошадей? — с улыбкой спросил Антс.

— Нет, автомобили пусть остаются, да и лошади тоже. За лошадей я не боюсь: их еще несколько миллионов. А вот большие парусные суда во всем мире можно пересчитать по пальцам.

Катер толкает бортом привязанные к причалу старые автомобильные скаты и замирает. Матрос соскакивает на помост и лихо накручивает пеньковый канат на чугунные тумбы. С причала надвигают трап, и сам капитан становится у борта поддерживать под локти сходящих. Прогулка закончена.

— Куда мы еще пойдем? — спросила Анна.

— Сначала в пансионат, — ответил Антс, — избавимся от этого рюкзака, а затем в город, поужинаем.

В потоке людей, возвращающихся с пляжа, они поднялись к платановой аллее. Низкое солнце грело им в спину и просвечивало стволы деревьев. Где-то совсем близко куковала кукушка.

Вечером Анна и Антс сидели на открытой веранде небольшого ресторана, расположенного в самом конце набережной. Здесь было очень уютно и хорошо готовили. Они заняли столик у самой стенки вьющихся растений, сквозь которую просматривалась темная поверхность бухты, и доносился запах мокрых водорослей.

Когда официант принес фирменное блюдо — картофель с мясом, запеченные в небольших керамических горшочках, одно обстоятельство чуть не испортило Анне настроение на весь вечер. Антс только снял ножом подрумяненное тесто, как сквозь листву просунулась детская рука и застыла в характерном просящем жесте, Анна увидела ее и вскрикнула: маленькая кисть со сморщенными желтовато-серыми пальцами была покрыта редкими ворсинками, которые к локтю переходили в сплошной мех. Антс спокойно протянул обе срезанные с горшочков лепешки. Рука схватила их и скрылась.

— О, боже! — перевела дух Анна. — Как я испугалась!

— Пора уже привыкнуть, — сказал Антс, разливая по бокалам сухое виноградное вино.

— А я о них, признаться, совсем забыла. И надо же додуматься до такого — попрошайничать в ресторане!

— Они больше к нам не подойдут: у них, вероятно, существует договоренность с официантами — не слишком надоедать посетителям.

Обезьяны, действительно, собрав с крайних столиков положенную им дань, удалились. В черте города они вели себя довольно прилично, но зато в горах и на не обжитых участках берега туристам приходилось туго — обезьяны тащили все, что плохо лежало. Очевидно туристов они принимали за своих сородичей.

Десять лет назад несколько обезьяньих семей сбежали из питомника в горы. Их пытались выловить, но безуспешно. Обезьяны акклиматизировались, легко переносили сравнительно теплые зимы и вскоре их поголовье значительно увеличилось. Кончилось тем, что из питомника выпустили остальных обезьян, и они стали такой же обычной деталью городского пейзажа, как воробьи и белки.

— Я теперь буду бояться спать с открытой балконной дверью, — сказала Анна.

— Но ты же знаешь, что они не лазят по домам в это время: на ночлег они подымаются в горы, а кроме того…

Молния царапнула темное небо, словно иглой по закопченному стеклу, и тотчас же рассыпчато зарокотал гром, закончив резким коротким ударом. Ливень приближался со скоростью поезда, а впереди него катил вал холодного воздуха, вертевший сухие листья, пыль, замешкавшихся птиц.

— Давайте поживее! — хмуро сказал Антс, поправляя на плече лямку теодолита.

Вадим промолчал, но пошел быстрее. Ему неудобно было нести треногу и трехметровую рейку, которая под напором ветра проявляла изрядную парусность и пыталась развернуться поперек дороги. До базы оставалось четыре километра, и они уже никак не могли успеть до начала дождя, но продолжали марафон, словно и в самом деле боялись промокнуть после такой жары. Антс злился на Вадима за то, что тот, как мальчишка, пробегал полчаса за молодым зайцем, а за это время они закончили бы трассу и сейчас спокойно сидели бы в уютной кают-компании.