Сергей Минцлов - Царь царей...

Павел Андреевич постоял около охотника, затем заложил руки за спину и направился к старому ученому и Михаилу Степановичу, работавшим у противоположной стены.

Михаил Степанович слышал выстрелы, но Иван Яковлевич так ушел в разбор надписи, что если б даже мир стал рушиться вокруг, он или не увидал бы ничего, или же не придал бы этому никакого значения.

Павел Андреевич мельком осмотрел иероглифы, обежал глазами своды пещеры, затем вернулся к окну, захватил стоявший там второй фонарь и вернулся к Ивану Яковлевичу.

Михаил Степанович указал ему не списанные еще места на стене, и палеонтолог принялся за работу. Воспоминание о нарисованных изображениях древних зверей вдруг проснулось в нем и больно укололо в самое сердце.

— Этакое свинство! — пробормотал он, усердно вычерчивая карандашом непонятные знаки. — Задержись мы там, срисовывая их, камень мог упасть впереди, и не попали бы мы никогда в эту окаянную скворешню!

Списыванье иероглифов оказалось трудным только сначала; рука быстро привыкала к начертанию их, и работа пошла ходко.

Через несколько часов все письмена, находившиеся в разных местах на стенах, были перерисованы.

Антон тщетно являлся несколько раз с призывом к обеду; на зов его отправились, кончив работу, только Михаил Степанович и Павел Андреевич; старый ученый кинул на Антона молниеносный взор и, захватив фонарь и драгоценные листки рукописей, удалился в угол пещеры.

Утолив голод, Михаил Степанович сменил охотника.

— Что, видели вы кого-нибудь? — встретил Свирида Онуфриевича вопросом палеонтолог, еще не кончивший своего обеда. Последний находился перед ним в виде нескольких кусков хлеба и коробки с сардинами на салфетке, постланной Антоном прямо на полу пещеры.

Охотник отрицательно мотнул головой.

— Никого. Что мой Филька-подлец дрыхнет, должно быть, без памяти — это понятно, но где Василий, его отчего не видно?

— Да слышны ли внизу выстрелы?

— Вы думаете, мы так далеко от реки, что там их не слышат?

— Весьма возможно!

— Тогда мы пропали!… — вполголоса сказал охотник, встревоженный предположением палеонтолога.

Свирид Онуфриевич наскоро закусил и поспешил опять к окну.

Уже вечерело. Странно было видеть себя в полном света пространстве, тогда как внизу расстилалась погружавшаяся во тьму земля; над рекой серела густая полоса тумана; на бледно-голубом небе начали проступать искры звезд.

Звуки выстрелов, казалось, усилились.

— Придется стрелять всю ночь, — сказал Свирид Онуф-риевич, наблюдая долину из-за спины Михаила Степановича. — Установим очередь. Вспышки выстрелов будут очень заметны!

— И выставим, кроме того, в окне зажженный фонарь! — добавил Михаил Степанович.

Глубокая ночь глядела в окно, когда Иван Яковлевич подошел к своим спутникам.

Палеонтолог уже мирно похрапывал в углу; Михаил Степанович сидел в нише у ног охотника и задумчиво глядел на ярко мерцавшие звезды.

— Дай-ка поесть, Антон! — весело сказал старый ученый. — Я проголодался что-то!

Услыхав голос его, Михаил Степанович оглянулся и соскочил с окна.

— Прочли? — оживленно спросил он.

Иван Яковлевич с многозначительным видом несколько раз покивал головой и принялся за еду.

— A y нас в некотором роде беда… — сказал, помолчав немного, Михаил Степанович. — Нет выхода, кроме окна!..

— Что ж, вылезем в окно, — ответил Иван Яковлевич.

— Но вышина! Саженей сорок, если не больше, будет!

— Это немного высоко… В таком случае, уйдем другим ходом!

— Каким? Он же завален камнем!

— Да, тот, по которому мы пришли; я говорю про другой!

— Про какой? — воскликнул Михаил Степанович. — Разве есть еще новый ход?

— Есть.

Иван Яковлевич вытащил из бокового кармана листки, написанные иероглифами и его переводом.

— Надпись ясно указывает на существование его.

Михаил Степанович вскочил на ноги и бросился сперва к Свириду Онуфриевичу, затем к Павлу Андреевичу.

— Вставайте! — крикнул он, тормоша его за плечо. — Идите сюда скорей!

— Что вы, дикий человек! что случилось? — спросил палеонтолог, открывая глаза.

Свирид Онуфриевич повернул к нему голову.

— Довольно стрелять! — радостно продолжал Михаил Степанович. — Есть выход! Идите, Иван Яковлевич читать будет сейчас надпись!

В темной пещере, при свете фонаря, поставленного на землю, вокруг старого ученого собрался кружок путешественников. Даже Антон примостился сзади и приготовился слушать чтение барина.

— Господа, — начал Иван Яковлевич, — сейчас я пережил минуту, лучшую в моей жизни. Здесь я убедился вполне, что мы сделали величайшее открытие: нашли первообраз арийских языков! Внизу, у этой горы, многие тысячелетия назад жил целый народ и тот человек, следы которого мы так искали везде. Драгоценная надпись, к сожалению, сохранилась не вполне, есть много пробелов, и я их отметил точками. Ну-с, теперь слушайте.

Иван Яковлевич поправил очки и придвинул фонарь к себе.

«Странник!

Орус, жрец великого Аздомайи, шлет привет тебе.

Я думал о тебе, придущем через многие дни, и ты пришел сюда. Не должно исчезнуть бесследно то, что изведали люди, и камни расскажут тебе, что знаю я, уходящий к Аздомайе.

Камни из воды (лед?) и белые облака (снег?) горами лежат кругом на земле, но знай, что было время, когда не было их. Цвели цветы, зеленели деревья, которых не знают теперь люди; стволы их в земле; лица людей были темней от Сонайи (солнца?). Великий огонь вечно пылал над этой горой, но Аздомайя в гневе своем на людей потушил его и охладил лицо Сонайи. Дыхание ноздрей стало застывать на земле; люди оделись в шкуры зверей и не снимают их. Дома из альвавий (род бамбука?) оставлены; люди ушли в пещеры в горах. Заржавели серпы и осиротели хлевы. Бела стала земля, но почернели умы людей, ибо остались только война и охота. Грозно было по всей земле имя царя царей. . (оно стерлось), все меньше становилось людей и холоднее делалось на земле. Недостойный Орус молил великого Аздомайю об оставлении гнева, но крики пиров в пещерах горы заглушали перед ним голос молитвы. Я оставил храм и углубился в вечную ночь горы Бога Богов. Там, где течет под землей река Смерти, в древнем проходе услыхал я грозные голоса Богов и в страхе упал ниц и внимал им, заставлявшим дрожать камни стен. Я пошел дальше, ища Аздомайю. Я видел. . Как угли были волоса мои, когда я ушел в гору, и белы как покров земли, когда возвратился. Черен стал духом Дивейто за то, что я был там, куда не осмелился заходить ни он и никто из служителей Богов. . И царь призвал и спросил: «Ты, говоривший с Аздомайей, должен знать, отчего холодеет земля?» Ответил я: «От гнева Его на вас. . смеялись и царь приказал мне ехать узнать, скоро ли растают белые камни и проглянет (трава?), которой не видали мы. Дали мне спутников: тех, кто не угоден был царю и Дивейто.