Андрей Нимченко - Нф-100: Псы кармы, блюстители кармы. Весь роман целиком

Он был вечным неудачником, боявшимся, что его обидят. Как-то на репетиции, собираясь предложить шутку, сказанул: "Я тут прикол придумал. Только вы не смейтесь, ладно?" Последняя фраза пережила тот его прикол. Она стала своего рода визитной карточкой Дани.

Как и еще один случай. Ему дали маленькую роль в музыкальном конкурсе - в самом начале на сцену выходила массовка в нарядах цыган и с гитарами. Слов у него не было - зная, что их Даня от волнения может забыть, режиссер решил не рисковать. На репетициях наш друг часами ходил с гитарой, отрабатывая "цыганский" шаг. И даже посетил концерт какого-то хора провинциальных шавэл, заехавших в город с гастролями. Во время игры - это был очень важный университетский финал - наш друг все время торчал за кулисами, и путался под ногами у остальных. А в начале "музыкалки" на сцену так и не вышел. Впрочем, никто в суматохе этого не заметил.

Но "звездный час" Данила все же состоялся - черед десять минут, когда ведущий объявил "музыкальное домашнее задание" наших соперников. Он предстал перед полутысячным залом со своей гитарой и в гордом одиночестве. Поскольку "фанеру" от удивления наши противники включить забыли, а никто больше на сцене не появился, Данил решил, что с началом "музыкалки" вышла накладка. И стал спасать положение.

Он подошел к микрофону и запел "цыганскую":

- Мохнатый барсук на дубовый сук,

Цапля сера-ая в коноплю...

Из-за кулис ему в это время уже махали и свои, и чужие. Но он не видел и продолжал ударять по своим шестиструнным "гуслям", продолжая нести какую-то околесицу.

- Я цыганскую дочь с барсуком не прочь,

А вот цапель я не люблю!

Потом, "под пытками" нашим смехом, он сознался, что всю эту пошлость придумал с перепугу. Увы, на том его литературные способности иссякли, он замолчал, а с ним его гитара. Пауза вышла неловкая: зал, не понимающий, что происходит, смотрел на Даню, Даня уставился в зал, краснея, и кося глазом в сторону - не идет ли подмога. Ведущий, присутствовавший на репетиции, догадался, наконец, что случилось, и стал мелко хихикать. И тогда в полной тишине из-за кулис раздался могильный шепот Ивана:

- Даня, уходи... мы уже свое отцыганили...

Как выяснилось, прозевал нужное время Даня потому, что в сутолоке ему наступили на каблук, и тот оторвался. В такой обуви о "настоящем цыганском шаге" нечего было и думать, и Данил решил прибить каблук на место. Справился с этим он как раз в тот момент, когда со сцены донесся голос ведущего: "Музыкальное домашнее задание..." Чье - наш "рома" впопыхах не расслышал.

Не знаю, повлияла ли на оценки жюри песня про барсука, но чемпионами университета в тот вечер мы стали с большим преимуществом.

- Ты чего улыбаешься? - спросил меня Бац.

- А?... да так. Вспомнил, как Данил тогда на сцену выперся.

Он тоже хмыкнул.

- Ну не могу я себе представить, что наш Даня связался с "братвой"! - Высказал общую мысль Бац. - Он в свое Кукуево ведь не коноплю растить поехал, а образование сельское поднимать, школьным учителем на триста рублей в месяц. Как его угораздило?

К станции станицы Мостовской мы подкатили ранним вечером. Отсюда до деревни Домики, где жил Данил, было еще три станции, но мать сказал Мею, что лежит он в здешней больнице.

Заплаканную Валентину Ивановну мы отыскали на перроне сразу же.

- Мальчики... Горе-то какое... - она тут же уткнулась в плечо Мея.

То, что она нам рассказала, повергло нас в шок. Оказывается, Данил вовсе не стал жертвой случайной пули. Случайно в человека полный автоматный рожок не выпускают. Его подкараулили, когда он выходил из своего "Форда" в магазин.

- "Форда"? - мы с Меем переглянулись. Он что, на три ставки трудился, или на завтраках в школе экономил?

- Он ведь уже год, как из школы ушел, - объяснила мать Дани, - Занялся заготовкой леса. Нашел покупателей каких-то, с лесниками и милицией договорился, и по ночам работал. Я понимала, что не совсем это законно, но у нас район-то сами знаете, какой бедный, кроме как на лесе, нигде и не заработаешь. В это дело войти еще надо. Думали, повезло. Риска, Даня говорил, никакого, а выгода... Вот тебе и выгода. Я потом узнала, что ему угрожали - какие-то ребята приезжие хотели, чтобы он им платил.

В больницу мы приехали, когда вечер уже разрисовал ее золотыми прямоугольниками окон. В коридорах реанимации было пусто, немногочисленные больные отходили ко сну, и потому нянечка, сидевшая за столом при входе, дала нам "бой" шепотом. Чтобы убедить ее пропустить нас с матерью, пришлось звать дежурного врача. Бац попытался предложить ему денег, но он отказался.

- Пять минут, - в итоге было сказано нам, - и то только потому, что он с утра твердит ваше, Николай, имя. Но не больше! У парня есть шанс, давайте не будем его этого шанса лишать.

Даня, лежавший в теплой палате, не накрытый даже простыней, был похож на мумию - столько на нем было бинтов и повязок. Или на большущую муху, которую паук превратил в кокон. От рук, ног, лица, груди к приборам тянулись нити проводов, две капельницы подсоединены к рукам, трубочка еще одной уходила под пластырь чуть ниже ключицы.

- Спасибо... - он увидел нас и постарался улыбнуться, - мама, можно мы поговорим.

Женщина кивнула, проглатывая слезы, и вышла. Скоро, - я чувствовал - ей уже не придется их сдерживать. Потому что лежавший перед нами землисто-желтый человек с глазами, увидевшими черноту по ту сторону, собирался прощаться.

- Мало времени, - Даня сглотнул - кадык на худой шее рванулся к подбородку, а потом плавно опустился вниз, - Мей, дай воды - на столике такой чайничек. Поилка. Жаль, что Иван не смог: мне надо было ему... Главное - ему было сказать.

- Мы до него не смогли дозвониться. Ничего, он попозже к тебе заедет. Завтра, - я поддерживал голову Дане, пока вода лилась в его рот, тонкими ломанными ручейками сбегая по небритому подбородку.

- Не будет потом...

- Не говори глупости, врач сказал, что шансы есть.

- Пустил бы он вас, если бы так, - Даня обреченно скривил губу, - да я и сам знаю. Моя удача вышла. Теперь главное, чтобы вы жили. Если из-за меня и с вами вот так... я на том свете покоя знать не буду.

Его слова привели нас в такое замешательство, что я выронил поилку, и та громко звякнула, упав на металлическую столешницу с высоты сантиметров в десять.

На звон в дверь просунулась голова нянечки, строгая женщина глянула на нас укоризненно и снова исчезла.

- О чем ты? - спросил Бац.

- Прости, Мей, - ответил Даня не ему, а мне, - ты, я вижу, тоже пострадал. Я сейчас объясню...

Лицо у Дани искривилось, как-то вдруг сразу проступили все морщины, мимические складки, под мигом вспотевшей кожей вздулись горошины венозных узлов.

- Потом, потом расскажешь, - я начал поправлять ему подушку, сделал знак Бацу идти за врачом, - сейчас позовем твоих эскулапов, укол сделают.