Евгений Лукин - Сокрушитель

— Ловко… — Леша в восхищении покрутил головой. — А Вася — он вон туда пошел, вон за тот угол… Ты ему покажись. Обязательно. Штаны-то, а? Ни у кого таких нет!

— Да он уж вчера их видел… — равнодушно сказал Ромка и поволок ноги в указанном направлении.

Леша Баптист дождался, когда он скроется, и с облегчением перевел дух.

— Ишь — пробормотал он, ревниво оглаживая насиженную глыбу. — Завалинку ему… Я тебе дам завалинку.

— Дьот? Дьот? (Пойдет?) — с трепетом допытывался разведчик.

— Дьот, — сказал Василий. — Как раз то самое, что надо. Считай, что тюбик ты себе уже заработал.

Открытая разведчиком глыба напоминала выбеленный дождями череп доисторического чудовища с мощным наростом на затылке. Василий, хмурясь, обошел ее кругом, оглаживая выступы, как это делал непревзойденный Ромка, когда собирался ломать на спор такое, к чему никто и подступиться не решался

— Так… — проговорил наконец Василий, останавливаясь. — Выступ-то мы, конечно, сколем… А дальше?

Он обошел глыбу еще раз и, поколебавшись, скомандовал:

— Кувалдометр!

Телескоп пронзительно перевел, хотя никакого перевода не требовалось — слово было знакомо каждому. Возбужденно чирикая и немилосердно мешая друг другу, лупоглазые помощники подтащили тот штырь, что покороче да поувесистей, и, подчиняясь властному мановению руки Василия, отбежали на безопасное расстояние, стали полукольцом.

— Никого с той стороны не осталось? — строго осведомился Василий. — Па-берегись!

Он откачнулся и, хакнув, как при рубке дров, ударил снизу. Глыба треснула — ровно выстрелила, и выступ, распавшись надвое, тяжко упал на покрытие. Лупоглазые кинулись на обломки и поволокли их в сторону. У кого-то в шестипалой лапке оказался осколок помельче, которым он немедленно начал молотить по одному из кусков. Ничего хорошего, правда, из этого не вышло — после второго удара хрупкое рубило рассыпалось в мелкую крошку.

Василий стоял перед выпуклым сколом и озадаченно чесал в затылке. Ясно было, что в эту точку бить можно до вечера — толку не будет. Цвет скола был белесоватый без никаких тебе радужных переливов (первый признак того, что чуть глубже располагается так называемая напряженка). Василий покружил около глыбы, трогая и обстукивая выступы, но так и не понял, где же она, зараза, может прятаться. Звук везде был глухой, поверхность — матовая, белесая.

Ну что ж! Если не знаешь, откуда начинать, долби сверху. Первое правило, когда имеешь дело с такими вот громадами… Василий прислонил кувалдометр к глыбе и полез наверх. Наверху тоже ничего глаз не радовало — череп и череп.

— Ломограф!

Приняв длинный заостренный штырь, Василий примерился и ударил. Похожий на матовое стекло материал кололся чуть лучше бетона.

«А, ладно! — решил Василий. — Не раскусим — так продолбим! В армии стены вон вручную сносили — и то ничего…»

Хакая, он вгонял лом в неподатливый утес, в фартук били осколки. Притихшие лупоглазы сидели внизу на корточках и встревоженно следили за единоборством Василия с глыбой.

«Конечно! — стискивая зубы, думал он — Любой из вас так: не поддается — значит и черт с ней… Дедок говорит — одичали… Конечно, одичаешь, если упорства нету… А мы вот не так! Мы по-другому! Не поддается — а мы все равно долбим! И будем долбить, пока не поддастся!»

Из-за скругленного угла бледно-золотистой опоры, высматривая, видать, глыбу полегче, вышел розовый седенький дедок Сократыч. Остановился и, чуть запрокинув голову, с восхищением стал наблюдать за титаном в фартуке.

— Доброе утро, Василий, — вежливо проговорил он. — Знаете, я, конечно, не скульптор, но будь я скульптором, то лучшей бы модели не пожелал. Вам в Петергофе место, право слово.

Василий ударил еще раз и остановился передохнуть,

— Здорово, Сократыч, — сказал он. — Там у меня возле дома два камушка — как раз для тебя. Тюбика по два, по три, не труднее. Только ты, слышь, не тяни, а то лодыри наши проснутся — ты ж их знаешь: что полегче — себе, а другие — хоть задавись…

Сократыч растроганно округлил голубенькие глазки.

— Спасибо, Василий, — сказал он. — Тогда я прямо сейчас и пойду, вы уж извините… Хотел бы составить компанию, но, как говорится…

— Так а зачем идти? — не понял Василий. — Скоком до «конуры», а оттуда уже куда угодно…

— Нет, знаете, я лучше так… — с вежливой улыбкой отвечал старичок. — Незачем ноги баловать. А то ведь не ровен час вовсе атрофируются…

Дедок ушел, и Василий продолжил долбеж, потихоньку уже сатанея. Стекловидная масса кололась с трудом, цвет по-прежнему имела матово-молочный, признаков напряженной зоны не было и в помине. День тем временем терял жемчужные тона, сирень выцвела, приобрела обычный серо-голубой оттенок.

— Привет, Вась, — раздалось совсем рядом.

Василий снова сделал остановку и посмотрел. Это был Ромка — с разочарованно отвешенной губой и приподнятыми бровями. Как всегда.

— Трудишься? — спросил он.

— Как видишь, — сердито отвечал Василий. — А ты чего же?

— А! — Ромка вяло махнул рукой. — Все на свете не раздолбаешь…

Василий оперся на лом.

— Не пойму я тебя, — сказал он со всей прямотой. — Такой тебе Бог талант дал! Камушки, можно сказать, насквозь видишь! Да будь у меня хоть половина твоего таланта, я бы… — И в избытке чувств

Василий глубоко и отвесно вонзил лом в выщербленную вершину.

Склонив голову набок, Ромка без интереса разглядывал глыбу.

— А чего сверху бьешь? — спросил он наконец.

— А откуда бить?

— Вон туда тюкни, — посоветовал Ромка, указывая на неприметную вмятину в боку ущербного молочно-белого утеса.

Василий наклонился, посмотрел — и чуть не плюнул. Ну конечно! Она самая и есть. Напряженка. Он-то, как всегда, бугорки высматривал — напряженка обычно бугорками выпирает… А тут как раз вдавлина…

— Ладно, — буркнул он почти враждебно. — Каждый долбит, как ему сподручней. Ты — сбоку, а я вот — сверху…

— Как знаешь, — изронил Ромка и присел у стены на корточки.

Вот такого поворота Василий, честно говоря, не ожидал. Он-то думал, что Ромка пожмет плечами и пойдет своей дорогой, а он, Василий, дождавшись, пока тот скроется из виду, слезет с камушка и без свидетелей воспользуется мудрым советом. Теперь же оставалось одно — долбить дальше.

Василий стиснул зубы и вырвал глубоко вонзенный лом. С неприязнью покосившись на зловредного Ромку, размел ногой осколки — и сам себе не поверил. Под босой подошвой ласково круглилась заветная выпуклость. Напряженка. Вылезла, родимая…

Он выпрямился и победно развернул плечи. О такой возможности утереть нос самому Ромке можно было только мечтать. Василий выдержал паузу — и ударил.