Рамез Наам - Нексус

— Послушай, но ведь это совсем несложно. Мы можем сказать, что я заболел гриппом. Я напишу Шу и дам подтверждение поездки в Шанхай.

— Нет. — Чувство долга все-таки взяло верх. — Я же тебе сказала — решение принято. У нас будет более плотная защита. Ты не пострадаешь. Но мы останемся и продолжим выполнение операции.

Кейд молча смотрел на нее, потом заговорил:

— Я не собираюсь помогать тебе шантажировать этих детей. Я не собираюсь помогать тебе использовать их так, как ты сделала это со мной. Ты не используешь их для того, чтобы подобраться к кому-то другому.

— Тогда Ранган и Илья отправятся в тюрьму. И ты тоже. Сотня с лишним твоих друзей, которые были на той вечеринке, отправятся в тюрьму. Они лишатся работы. Они лишатся стипендий. Их исключат из университетов.

Когда она это говорила, ее переполняло отвращение, но чувство долга все же было сильнее.

— И все это будет на вашей совести, мистер Лейн. Все.

Кейда охватил холодный гнев. Как мог он довериться

этой женщине? Неважно, что она сама ненавидит то, что делает. Она все равно это делает. Она одна из них.

— Пошла ты, Катаранес! — Он говорил холодно и отчетливо, давая знать, что он говорит серьезно.

Сэм поднялась на ноги. Ее тоже охватил гнев.

— Нет, это ты пошел, Кейд!

Выходя из комнаты, она бросила через плечо:

— Поднимайся. Через десять минут мы уезжаем.

В дешевой комнате на Кхао-сан-роуд могучий чернокожий мужчина метался и ворочался в тисках кошмара, в тисках воспоминаний.

Они пришли за ним — Корпус, его братья. Он слышал гул вертушек, слышал выстрелы из стрелкового оружия. Они нашли место, куда его поместили, место, где его удерживали, место, где он долго заглядывал в адскую бездну. Они никогда не забывают о своих. Они идут за ним, и да поможет бог тем, кто встанет у них на пути.

Лунара уходила от него. Их сознания все еще были соединены — они приняли нексус всего час назад. Он чувствовал ее страх, он чувствовал ее решимость.

Нет, умолял он. Не выходи туда. Они тебя убьют.

Он знал ее ответ еще до того, как она заговорила, еще до того, как почувствовал его в своем сознании. Она скорее умрет, чем попадет в руки казахской армии. Она скорее умрет, чем снова подвергнется изнасилованиям и пыткам в руках тайной полиции диктатора.

Он это знал. Он чувствовал все, каждый миг ее страданий снова оживал в его воспоминаниях. Он кипел от ярости, кипел от бессилия. Для нее это было жизненным обстоятельством, для него — предательством. Он не должен был воевать на стороне насильников и палачей. Не должен был.

Но воевал.

Нет, умолял он. Я смогу тебя защитить.

Он знал, что это ложь, знал, что не сможет этого сделать. И все равно умолял. Пожалуйста, не ходи. Не умирай.

Прощай, Уотсон. Помни меня. Помни всех нас.

Уходя, она закрыла за собой бронированную стальную дверь подвала. Он почувствовал и услышал, как она снаружи заперла ее на ключ. Дверь, которая не запиралась неделями.

Он упал на колени и зарыдал. Нет, нет, нет!

Снаружи послышалась стрельба. Близко, очень близко. Затем крик. Кажется, это голос Темира?

Он встал. Он чувствовал, что она застыла возле самой двери, что-то мешало ей двигаться дальше. Ружье. Она взяла ружье. Она заряжает его. Нет!

Стрельба уже слышалась внутри здания.

Уотс заревел от отчаяния и засунул пальцы в узкий проем возле края двери. Нет ручки, за которую можно ухватиться, — ничего, он сделает ее своими руками. Он закричал от натуги, сталь прогнулась под его пальцами. Она постепенно подавалась, миллиметр за миллиметром.

Он чувствовал Лунару, которая находилась по другую сторону двери. Ее ружье было нацелено на ступеньки, она ждала, парализованная страхом. Он должен пробиться через эту дверь, должен вытащить ее отсюда. Они оба должны выбраться.

Еще до того, как он это услышал, он почувствовал, как пули разрывают ее тело, еще до того, как они ударили в дверь, почувствовал, как ее пронзает ледяная боль. Пули прошли через нее, как сквозь бумагу. Он слышали крики морпехов. Он чувствовал, как жизнь покидает Лунару. Он чувствовал, как она цепляется за буддизм, который принесла из Монголии ее мать-уйгурка', цепляется за надежду на воз-

* Автор опять перепутал — уйгуры не живут в Монголии и не исповедуют буддизм.

рождение, чувствовал ее надежду на то, что она улучшила свою карму, на то, что ее следующий приход на великом колесе бытия будет меньше наполнен болью.

Нет!

— Отойди от двери!

Уотс этого не воспринимал. Он по-прежнему вонзал пальцы в сталь, по-прежнему давил, по-прежнему изо всех сил пытался открыть дверь.

Ее сорвали с петель. Дверь упала внутрь и придавила Уотса, его голова ударилась о каменный пол.

Потом над ним стоял медик из Корпуса морской пехоты, светил ему в глаза и кричал:

— Вы меня слышите? Сержант Коул, вы меня слышите? Вы ранены? Вы ранены?

Он чувствовал Лунару. Она все еще была жива. Она страдала. Она была слаба и все больше слабела. Но она все еще была жива. Еще оставалась надежда. Он открыл рот, пытаясь справиться со словами, пытаясь сказать обо всем медику.

В этот момент из-за двери послышалось:

— Смотри-ка, она еще дышит.

Раздался одиночный выстрел, который прозвучал громче, чем все автоматные очереди. Сознание Лунары исчезло в финальном взрыве агонии.

— Гребаная сука! Никогда не связывайся с Корпусом.

Они пришли за ним — Корпус, его братья. Он слышал

гул вертушек…

В 5.39 утра послышался звуковой сигнал. Уотс рывком поднялся. Он был весь покрыт потом. Кто-то внизу стучал ему в пол. Кажется, он опять кричал? Сон. Лунара. Становится все хуже и хуже.

Звуковой сигнал. Пришло сообщение. Чтобы смыть весь этот ужас, он плеснул в лицо холодной водой из раковины, затем проверил планшет. Это была записка и комплект фотографий от его человека в «Принс-маркет хоутел». Кейд и Катаранес вернулись в гостиницу. Оба выглядели помятыми и потрепанными. У Кейда на пол-лица расплывался огромный синяк. Вскоре после этого в гостиницу вселились двое коротко стриженных тайских джентльменов крепкого телосложения.

Он тяжело опустился на кровать. Он мало спал, да и сон приносил ему одни мучения. Желание с помощью таблеток погрузиться в лишенное сновидений бессознательное состояние было очень сильным, но для этого сейчас не время.

Чем он заслужил такие страдания? Что он такого сделал, чтобы помнить о смерти Лунары, о том, как ее насиловали, о той боли, которую испытал Арман, когда узнал о гибели своей семьи, и той, которую испытал Темир, когда узнал об уничтожении своей деревни, о боли, которую испытали все те мужчины и женщины, которые прошли через этот подвал и через его сознание? Что он такого сделал, чтобы мучения стольких людей опалили его душу?