Владимир Савченко - Избранные произведения. Том 1. Должность во вселенной. Пятое измерение. Час таланта

…Еще недавно он жил только в обычном. Хорошо, что теперь это не так. Да, у него там жена, дети, знакомые, связи и обязанности — но никогда, с самого детства, он не был там действительно своим.

Он всегда чувствовал себя маленьким, незначительным — меньше и незначительней всех знакомых и близких, уверенно-однозначных, точно знающих, чего они хотят и чего опасаются, а также способы достичь одного и избежать другого. Он уступал им в хватке, в напоре и активности. Да что о них — перед своими детьми он чувствовал себя не совсем уверенно…

«Смирный Толюня», «тихий Толюня», «Толюн не от мира сего» — эти определения следовали за ним с юных лет. Задумчивый худощавый подросток, который всем уступал, не ставил на своем, не доказывал своей правоты, ни тем более — силы. Он отдавал товарищам книги, которые хотел бы сохранить для себя, и отступался от девчонок, которые нравились ему. Родители, друзья-доброхоты, а позднее и жена — все журили его за покладистость-уступчивость, за то, что он пасует перед нахальными дураками, изворотливыми пролазами, что не использует для успеха свои способности и прилежание. Он огорчался выговорами, даже соглашался и обещал, но больше огорчался не течением жизни своей, а тем, что вынуждает волноваться и переживать за себя других. Для него самого было изначально интуитивно ясно: дело не в том. Не нужны ему житейские успехи. Не хотелось так жить, вот и все. И не потому, что слаб, робок, неспособен, нет — просто ощущал он за своей житейской малостью-незначительностью большой и мощный спокойный поток бытия. В этом была его сила — жертвенная, несделочная сила: готовность пойти туда и сделать то, куда не пойдут и чего не сделают люди, слишком уж знающие цену себе и своей шкуре.

Таращанская катастрофа, а затем работа в Шаре и в лаборатории MB все расставили по местам. Анатолий Андреевич понял то, что раньше только чувствовал: не он мал — это его окружающе велики и значительны для себя, лишь потому что отграничили из бесконечно-вечного, глубинно-мощного мира свой, очень крохотный и поверхностный «мирок связей»; да и уверенность-то их держится на том, что они ничего сверх него знать не хотят… Или просто боятся узнать? И покой души его возрастал.

Конечная остановка. Все вываливающиеся из трех дверей троллейбуса и взгляда не бросят на апокалиптическую картину искаженного пространства окрест и над головами — скорей к своим проходным. Толюнина «А, Б, В» крайняя слева. Окошко табельщицы — показать пропуск — отбить на бланке в электрочасах время прихода — вернуть, получить и сунуть в карман запущенные ЧЛB — турникет щелк-щелк — в зоне.

…Утренняя пульсация: втягивание Шаром и башней людей из конкретно-предметного мира в себя — их действий, сил, знаний, энергии, идей, чувств, мыслей. Вечером будет противоположная: откат, возврат. Все — как там, в ядре, в MB. Все события одинаковы, только кажутся разными.

Крытым переходом к осевой башне, сквозным лифтом до уровня «20», пересадка на высотный, до крыши. В нем Васюк поднимается один: из-за проводов Мишки в садик он всегда опаздывает — внизу на минуты, вверху — на часы. Ничего, Шар своего не упустит; впереди очень долгий «рабочий день», за который успевает отрасти на щеках щетина, а когда и бородка.

В круговом коридоре последних этажей (двери вовне на галерею, к генераторам Ван дер Граафа, внутрь — в лабораторию MB и гостиницу-профилакторий) стены сплошь увешаны метровыми снимками галактик. Внизу фотографий размашистые надписи: «Правовинтовая Рыба-17», «Фронтальная Андромеда-7», «Малый Магеллан-21»… и так далее. Это проявил себя понятный только самим исследователям жаргон, возникший из необходимости экономить время.

«Рыба» была не рыба, а спиральная галактика, подобная той, что в обычном небе наблюдаема в созвездии Рыб: с небольшим ядром и обширными, далеко раскинутыми в пространстве рукавами. «Фронтальная Андромеда» походила на знаменитую «Туманность Андромеды» — только ориентирована была к наблюдателям не как та, со «страшным-страшным креном», а фронтом звездного вихря — так сказать, анфас. «Малый Магеллан» походил на бесформенное Малое Магелланово Облако, галактику-спутник нашего Млечпути.

На стенах красовались «Вероники» — видимые с ребра галактики, похожие на те, что с Земли наблюдает в созвездии Волос Вероники; «Треугольники» — рыхлые спиральные структуры, наподобие имеющейся в созвездии такого названия. А на иных снимках и просто указывали «81-А», «31-А» и тому подобное — в соответствии с образами галактик, обозначенных в каталоге Мессье этими номерами. Буквы и дополнительные числа означали, сколько такого вида звездных вихрей довелось наблюдать и заснять в Меняющейся Вселенной.

…И это еще было ничего, если увиденное в очередной Метагалактической пульсации, Вздохе-Шторме первичной материи (или во Всхрапе?..) оказывалось похожим на объекты классической астрономии. А ежели нет, то припечатывали что-нибудь покрепче, лишь бы с маху охарактеризовать запечатленный образ из «Вселенной на раз». Нашли свое место на стенах бесформенные галактики с подписями «Коровья лепешка-8» или «Негатив кляксы» (типичные картины начальных и самых конечных стадий их жизни); напротив дверей просмотрового зала красовалась двойная галактика «Очки Любарского» (название дано Корневым, сам Варфоломей Дормидонтович протестовал): два почти эллиптических звездных вихря противоположной ориентации с туманной перемычкой между ними. (Еще одной паре галактик Александр Иванович присвоил гениальное, по общему мнению сотрудников лаборатории, название «Ягодицы в тумане»; но на снимок налетел Пец, прочел подпись, велел снять. Валерьян Вениаминович вообще не одобрял эту, как он выражался, «картинную галерею» и настрого запретил вывешивание снимков за пределами лаборатории).

Сам Анатолий Андреевич, хотя большинство снимков были делом его рук, названий им не придумывал: они его — а равно и номера или индексы при них — как-то не интересовали. Он держался взгляда, что для восприятия Единого не только не надо присваивать названия новым образам, порожденным им, но невредно и позабыть названия для «Земли», для «Солнца», «времени», «пространства», «жизни»… Зачем этикетки первичному! Впрочем, мысль эту — как и большинство своих получувств-полумыслей — он пока не высказывал.

И жене своей Анатолий Андреевич до сих пор и словом не обмолвился о Меняющейся Вселенной, чтобы она не стала наставлять: что ему там делать и как себя вести.

Он совершил полный круг по коридору, чтобы пропитаться соответствующим настроением.

В просмотровом зале, куда он после этого вошел, настроение ему в два счета испортили, вернули в мелкость, в прозу. Здесь Любарский и Буров прокручивали вчерашнюю добычу в MB.