Фредрик Браун - Арена, Кукольный театр и Добро пожаловать в сумасшедший дом!

Мистер Везеруокс допил вторую чашку кофе. В его голосе, когда он заговорил, чувствовалась твердая решимость.

— Моя дорогая, — сказал он, — обрати, наконец, самое серьезное внимание на то, чтобы в нашем доме больше не появлялось подобных небылиц.

— Хорошо, Джесон. Я просто не заметила…

— Разумеется, не заметила. Но ведь за то, что читает твой сын, отвечаешь, в конце концов, ты.

— Постараюсь быть более внимательной, Джесон. Я не видела, как он принес этот журнал, действительно не имела никакого представления, что…

— И я, конечно, пребывал бы в таком же блаженном неведении, если бы вчера вечером случайно не заглянул к нему под подушку. «Утопические истории»!

Кончики усов мистера Везеруокса задрожали от негодования.

— Такая абсурдная, безответственная писанина! — сказал он. — Путешествия в другие галактики через гиперпространство! Одному богу известно, что это должно означать. Машины времени, телепортация, телекинез! Дичь какая-то. Просто смешно. Вместо того чтобы разумно употребить время на…

— Успокойся, мой дорогой, — сказала жена с легким оттенком нетерпения, — отныне я еще строже буду следить за тем, что читает Джеральд. Я с тобой совершенно согласна.

— Спасибо, моя дорогая, — удовлетворенно сказал мистер Везеруокс. — Мы не должны допускать, чтобы наши дети засоряли себе голову подобным вздором.

Он взглянул на часы, поспешно поднялся и, поцеловав жену, отправился на службу.

Выйдя из квартиры, он шагнул в антигравитационную шахту и медленно спустился с высоты двухсот этажей на улицу, где к нему тут же подкатило одно из дежуривших здесь атомных такси.

— К Лунному порту! — приказал он роботу-водителю.

Откинувшись на мягкую спинку сиденья, мистер Везеруокс закрыл глаза и сосредоточился на телепатическом выпуске последних известий. Он надеялся услышать что-нибудь новое о Четвертой экспедиции на Марс, но это была всего лишь обычная передача из Центрального института бессмертия.

Ты лежишь, замерзая и потея одновременно. Тебя то и дело выворачивает наизнанку, отчего болят внутренности и сожжено горло. Но ты игрок, и это твоя игра: остаться в живых до возвращения космического корабля, называющегося так символично — «Освободитель».

Тебе осталось еще… сколько? Ты не знаешь, потому что потерял счет времени, перестал следить за сменой дня и ночи. Тридцать девять дней — земных дней — должно пройти между отлетом и возвращением корабля, когда он подберет тебя. Но ты не знаешь, сколько дней прошло и сколько еще осталось. Как ты мог забыть заводить часы? Почему ты каждый день не делал пометки на стене, как поступает пленник в своей темнице, считая дни до освобождения?

Ты лишен возможности читать, чтобы время текло быстрее, — даже если бы не чувствовал себя так скверно и мог получать удовольствие от чтения, — потому что Чужаки забрали все твои книги. Ты с радостью отдал бы жизнь за возможность писать, но это немыслимо из-за психического запрета, который они наложили на тебя в состоянии гипноза. Ты не можешь вспомнить, как выглядят отдельные буквы, каким звукам они соответствуют, не говоря уж о том, чтобы написать целое слово.

Тебе придется заново учиться писать, если только вид написанного или напечатанного текста не оживит твою память, когда ты получишь возможность увидеть его снова. Они обшарили тут все, пока не убедились, что в этом крошечном куполе не найдешь ни одной печатной буквы. Не осталось даже серийного номера на баке с кислородом или этикетки на тюбике зубной пасты.

Естественно, они забрали предметы, необходимые для письма, включая бумагу. Можно, конечно, царапать чем-нибудь на стене, если б только знать, как писать. Ты пытался… Вертел в голове слово кошка, понимал, как оно звучит и что это понятие означает. Однако даже ради спасения собственной жизни ты не смог бы вообразить, как это слово пишется и сколько в нем букв, две или десять. Сама концепция того, что такое буква, почти ускользает от тебя. Ты понятия не имеешь, как звук можно изобразить на бумаге. Нет никакой надежды самостоятельно уничтожить блок, внедренный в твое сознание. Нечего и биться над этим.

Но, по крайней мере, ты сможешь рассказать обо всем, если сумеешь дожить до возвращения корабля. А ты должен дожить, чтобы иметь возможность рассказать. Не то чтобы тебе так уж хочется остаться живым, при нынешнем твоем самочувствии. Но ты должен. Если придется сражаться за каждый вдох, значит, будешь сражаться. Твоя собственная жизнь тут меньше всего имеет значение.

Снова подкатывает тошнота. Ну, просто не думай об этом. Думай о чем-нибудь другом. Вспомни дорогу сюда с Земли, доброй старушки Земли. Думай о чем угодно, только забудь, что творится у тебя внутри.

Вспомни взлет. Как ты был напуган и в то же время восхищен происходящим вокруг тебя. Открываются клапаны, начинают работать насосы, перегоняя жидкий водород и озон от стартовых ускорителей к основному двигателю. Судя по вибрации, он включился. «Освободитель» слегка задрожал на взлетной площадке.

Затем рев стартовых ускорителей оглашает окрестность на много миль вокруг. Внутри корабля этот звук превращается в пронизывающий все грохот. И потом возникает инфразвуковая вибрация, порождая ощущение непонятного, не поддающегося анализу ужаса. Шум на всех уровнях — и тех, которые человеческое ухо может слышать, и тех, которые недоступны его восприятию. Никакие ушные затычки не в состоянии блокировать ультра- и инфразвук. Ты слышишь эти звуки не ушами, а всем телом.

Да, взлет был самым сильным переживанием за всю твою жизнь, каким бы рутинным он ни казался капитану и трем другим членам экипажа «Освободителя». Для тебя он был первым, для них двадцатым или тридцатым. Впрочем, тебе предстоит пережить еще один, при возвращении на Землю, — если доживешь до того, как «Освободитель» прилетит за тобой. И на этот раз ты вынесешь испытание с ощущением счастья, потому что впереди тебя ждет возвращение к нормальной работе в обсерватории.

Полет туда плюс полет обратно, и между ними тридцать девять дней на Луне — для человека, который не космонавт и становиться космонавтом не собирается, приключение более чем достаточное. А тех неприятностей, которые ты переживаешь сейчас, любому хватит на всю оставшуюся жизнь. Вот только знать бы, как долго она продлится — эта твоя оставшаяся жизнь? Минуты? Часы? Если Чужаки ошиблись в расчетах или если ты ошибся в расчетах…