Леви Тидхар - Юная Венера (сборник)

– Ладно тебе, Барти, – сказал он, накладывая себе яичницу и тонкий ломтик бекона, которые показались мне не только необычными по своим размерам, но обладающими странным зеленоватым оттенком. – Ты что, не понимаешь шуток?

– Шуток? Вот это мило! – К тому времени я уже выстроил «негодяя», «трюк» и «мерзавца» в единую разрушительную фалангу и уже собирался бросить их в атаку на Туве-Випли. Но в этот момент Балди разразился новыми потоками слез, и было как-то странно начинать сражение, когда твои раненые требовали утешения.

Но утешать было не в стиле Слайти.

– Соберись, Балди! – прикрикнул он командным тоном и, усевшись за стол, принялся за еду с усердием, которое наводило на мысль о волке, освоившем азы искусства пользования столовыми приборами. Я вспомнил, как в нашей школьной столовке мальчишки всегда оставляли свободное пространство вокруг Туве-Випли; оказавшиеся в радиусе его вытянутой руки рисковали внезапно получить серьезные повреждения.

Пока я погружался в воспоминания, Балди Спотс-Бинкл встал из-за стола и, размазывая слезы, покинул комнату. Слайти оторвался от своего корыта ровно настолько, чтобы успеть прохрюкать невразумительный комментарий, – а может, у него просто кусок застрял в горле, – затем снова вернулся к звону серебра по фарфору.

Забота о Балди заставила меня умерить свой гнев.

– Мне кажется, Слайти, что это ты вверг Балди в омут уныния.

Он посмотрел на меня с набитым яичницей ртом и пробубнил:

– Тритоны.

Конечно же, это были тритоны. Я должен был догадаться с самого начала. С детства Арчибальд Спотс-Бинкл был очарован этими скользкими маленькими созданиями. В школе, в нашем кабинете, он держал в стеклянном аквариуме стайку тритонов, часами рассматривая их перемещения, часто болтая мухами на ниточках возле их мордочек.

У остальных мальчишек, имеющих другие интересы, сложилось негативное мнение о странном увлечении Балди. Знай мы, как все пойдет дальше, мы были бы только благодарны, что он не остановился на каком-нибудь менее безобидном хобби. Но в этом и была наша ошибка. Ибо, когда детская забава переросла, если можно так выразиться, в солидный мужской интерес, Балди повело в другом направлении.

Исследование тритонов все больше поглощало его, вплоть до того, что со временем стало делом всей его жизни. Если когда-либо он освоит правописание, он сразу же напишет о них книгу. Насколько я знаю, он посылал статьи в какой-то журнал, тематикой которого были земноводные; редактор, некто Хьюдибрас Гилателли, привычно вернул ему статью обратно с язвительными комментариями, тем самым распалив жестокую вражду, которая привлекла внимание всех исследователей тритонов.

В связи с этим Балди застрял в родовом гнезде, где находился пруд, кипящий от тритонов. Там бы он и находился до сих пор, бродя вдоль поросших кустарником сельских берегов, не случись однажды на его пути Мэрилин Буффе, в которую он немедленно влюбился.

Произошел бурный период ухаживаний, коротких и разделенных долгими паузами, в которые я был против своей воли вовлечен в роли свахи. В то время по превратности судьбы я сам был помолвлен с Мэрилин, а в этой ситуации у любого Глостера замерла бы в жилах кровь. Но в конце концов, благодаря блестящему вмешательству Гривза, весьма ловко действующего в подобного рода делах, Балди и Мэрилин были без всяких помех доставлены к алтарю, чтобы слиться воедино.

Мысль о том, где же находится сама синеглазая бывшая мисс Буффе, возник в моем мозгу. Она была не из тех, кто держится в тени. Это была девушка, которой хотелось, чтобы ее присутствие ощущалось во всем, – ее излюбленный стиль, конечно, не доминировал в убранстве комнат их дома, но значительно влиял на домашнюю атмосферу. Поэтому-то меня поразило, что столовая, где я находился, и спальня, в которой я проснулся, не несли на себе следов творчества Мэрилин Спотс-Бинкл: их обои не были украшены цветами, скатерть не была вышита стайками веселых синих птичек, а вся поверхность мебели была свободна от скоплений фарфоровых кроликов и мышек, красочно разодетых в стиле сельского люда прошлых времен. Все мои глубокие размышления пронеслись в голове не более чем за мгновение после того, как Туве-Випли сформулировал свое объяснение того, что случилось с Балди. Теперь я выдвинул новый и, возможно, более уместный вопрос:

– Где Мэрилин?

Он многозначительно поднял брови.

– На Земле.

Дрожь прошла по моей спине. Это была плохая новость. До того как влюбиться в Мэрилин, Балди был одиночкой, зацикленным на своей маниакальной страсти к земноводным. Осознание того, что он здесь остался один на один со своими тритонами, не предвещало ничего хорошего. Я снова сел, вдумчиво закурил сигарету, выпуская клубы дыма, и сказал:

– Выкладывай, Слайти. Полную хронику, от начала до конца.

Я не буду воспроизводить ни его точные слова, ни те вопросы, что я задавал. Слайти Туве-Випли никогда не отличался искусством поддерживать диалог; в основном он только хрюкал либо отвечал односложно. Но из картины, которую мы с ним собрали по кусочкам, выяснилось, что Балди после стольких лет изучения тритонов пришел к неутешительному выводу, что область, в которую он погрузился, не откроет для него новые миры. Он исчерпал все, что могли дать ему тритоны, и осознание этого привело его к полнейшему унынию.

Но вскоре он прочитал в газетах о возникшем увлечении ракетными полетами на Марс и Венеру. Красная планета его не интересовала, будучи засушливым местом; но описания планеты, названной по имени богини любви, – с ее обширными болотами, дождями, поливающими джунгли, мхами и лишайниками – не могли не навести Балди на блестящую мысль: здесь должны быть тритоны; и не просто какие-нибудь тритоны, а новые тритоны, тритоны, ожидающие, чтобы их открыли, тритоны, томящиеся, нетерпеливо слоняющиеся у своих подводных нор, чтобы рано или поздно вытаращенные глаза Спотс-Бинкла остановились на них и совершили открытие.

А вскоре он услышал, что его давний враг Гилателли вострит лыжи из Уорикшира на Венеру, дабы построить там собственный дом посреди венерианских топей. Там он собирался упорно добиваться признания и славы, о которых грезил Арчибальд Спотс-Бинкл. Балди кинулся искать ближайшие рейсы на Венеру, но здесь у него не имелось никаких шансов: прогулки на Вечернюю звезду – последний писк этого сезона в Монте-Карло; все места на ракеты давно выкуплены. Не было никаких способов оказаться там раньше следующего года.

И тогда случайно подслушанный разговор в клубе «Инерция» открыл ему дорогу. Слайти Туве-Випли, один из самых больших чудаков клуба наравне с Баркин Мондели-Шпригс и Флиндерс Банчап, подхватил венерианскую лихорадку – только не в ее тритоновом варианте, а в ракетном. Он уже построил одноместный корабль и слетал на нем до Венеры и обратно и теперь искал средства на постройку более крупного аппарата, который собирался использовать для чартерных рейсов. Охваченный маниакальной энергией, Балди начал слать ему телеграммы одну за другой и стал главным акционером «Космической компании Туве-Випли». Кроме того, он направил несколько посланий профессору Гилателли, в которых в приказном тоне советовал ему умерить свои аппетиты, поскольку на сцене появился Спотс-Бинкл. Телеграммы были возвращены ему как не дошедшие до адресата.