Дэвид Вебер - Прекрасная дружба

Он медленно повернулся, определяя точное место и сердце его сжалось. Запах шел с поляны, где хозяин логова будет сокрыт растительностью, когда он вернется и почует двуногого. А он вернется , подумал Лазающий-Быстро, поскольку запах рассказал ему о многом. Клыкастая смерть была самкой, и она недавно принесла потомство. Это значило, что она сейчас ищет еду для детенышей… и что она, скорее всего, недолго будет отсутствовать.

Лазающий-Быстро постоял еще мгновение, а затем бросился назад к двуногому. Он щекотал его лицо усами, пытаясь привести в сознание, но безуспешно. Очнется, когда придет время, понял он. Ничего из того что он мог сделать не приблизило бы этот момент, и это оставляло ему только одну возможность .

Он сел прямо на четырех задних лапах обернув свой хвост вокруг них, тщательно подготовил мысль и отправил ее сквозь мокрый лес. Он оформил и послал ее со всей имевшейся в нем настойчивостью, взывая к своей сестре, и каким-то образом его связь с двуногим придала его зову дополнительную силу.

«Лазающий-Быстро? – Даже с такого расстояния он ощутил шок в мыслеголосе Поющей-Истинно. – Где ты? Что случилось?»

«Я возле старого пожарища, к закату от наших земель», – Лазающий-Быстро ответил так спокойно, как только мог, и почувствовал всплеск удивления в его сестре. В клане Яркой Воды еще долго будут помнить ужасный день, когда клан Солнечной Тени не уследил за огнем и все их центральное поселение – и множество котят – оказались в смертельных объятиях дыма и пламени.

«Почему? – потребовала она ответа. – Что тебя туда привело?»

«Я… – Лазающий-Быстро сделал паузу и глубоко вдохнул. – Слишком долго объяснять, Поющая-Истинно. Но я здесь и со мной раненый детеныш… и поблизости логово клыкастой смерти и ее молодняка»

Поющая-Истинно хорошо знала своего брата, и недоговоренность в его ответе была ей очевидна. Но столь же очевидна была необычайная сила и чистота его мыслеречи. У него всегда был сильный для самца мыслеголос, но сегодня его сила почти достигла уровня певицы памяти, и ее заинтересовало, как он этого достиг. У некоторых разведчиков и охотников после нахождения пары мыслеголос значительно усиливался, как если бы их супруги синхронизировали при необходимости свой мыслеголос с ними, но и это не могло объяснить новой силы Лазающего-Быстро. Впрочем, эти мысли пронеслись в ней на фоне того ужаса, который вызывал образ раненого детеныша, находящегося вблизи от логова клыкастой смерти.

Она начала было отвечать, потом остановилась, хлеща хвостом и насторожив уши во внезапном подозрении. Нет, конечно же, нет. Даже Лазающий-Быстро не осмелился бы на такое . Только не после того, как старейшины клана отчитали его! Но, как бы она не старалась, она не могла представить, каким образом детеныш клана Яркой Воды мог забрести так далеко, а ни один другой клан не граничил с пожарищем. И Лазающий-Быстро ведь не назвал никакого имени, не так ли? Но…

Она остановила сама себя. Был, конечно, способ развеять все ее сомнения. Все что для этого требовалось – задать вопрос… но если она задаст его, она будет точно знать, что ее брат нарушил запрет глав клана. Если же она не задаст его, ей остается только подозревать – а не знать наверняка – и поэтому она проглотила уже готовый вопрос и задала другой.

«Брат, чем я могу помочь тебе?»

«Объяви тревогу», – ответил он, посылая с ответом импульс благодарности и любви. Он знал, что она подумала, а ее выбор вопроса показал ему, что она решила.

«Для спасения "раненого детеныша"», – утверждение Поющей-Истинно, по сути, было вопросом, и он дернул хвостом в жесте согласия, хотя она и не могла его видеть.

«Да», – просто ответил он и почувствовал ее колебания. Но затем пришел ответ.

«Хорошо, – столь же просто ответила она, но со всем бесспорным авторитетом певицы памяти. – Мы придем так быстро, как только сможем, брат мой».

Стефани Харрингтон снова очнулась, издала слабый, наполненный болью звук – меньше слов, чем в мяуканье раненого котенка – и веки ее задрожали. Она попыталась сесть, но когда ее вес переместился на сломанную руку, у нее вырвался невольный стон. Внезапная боль была буквально ослепляющей, и она вновь закрыла глаза и заставила себя сесть, всхлипывая от боли. От боли в руке, плече и сломанном ребре желудок ее скрутило в приступе тошноты. Она села неподвижно, как будто боль была охотящимся хищником, от которого можно было затаиться пока он не пройдет мимо.

Но боль не прошла. Она только слегка приутихла и Стефани сморгнула слезы и оттерла лицо здоровой рукой от грязи и крови из ее разбитого носа. Ей не надо было двигаться, чтобы чувствовать, что она повредила колено и сломанную руку, и она дрожала, трепетала как лист на ветру от обрушившихся на нее боли и безнадежности. Необходимость немедленно спуститься на землю помогала ей преодолеть их, но теперь, на земле, у нее было время подумать и прочувствовать все.

Новые горячие слезы закапали из глаз, и она застонала, когда заставила свою правую рукой переместить левую к себе на колено. Само движение было пыткой – да и не было уверенности, что нет третьего перелома – но она не могла оставить руку висеть так, как будто она ей не принадлежала. Она подумала, что надо бы привязать ремнем руку к боку, но не нашла в себе сил – и смелости – вновь потревожить сломанную кость. На нее обрушилось слишком многое. Теперь, когда надвигавшийся кризис разрешился, она осознала, насколько сильно она ранена. Она поняла, как безнадежно заблудилась, насколько отчаянно она хотела – нуждалась – чтобы родители пришли и забрали ее домой, насколько глупа она была, что попала в такую переделку… и сколь мало она может сделать, чтобы из нее выбраться .

Она сжалась у подножия дерева, безнадежно зовя отца и мать. Мир оказался гораздо громаднее и опаснее, чем она полагала и она хотела, чтобы ее нашли. Никакое наказание ее родителей, каким бы суровым оно не было, не сравнилось бы с тем, которое она устроила сама себе. Она заплакала, когда всхлипывания, которые она не могла прекратить, потревожили ее сломанную руку и послали новые импульсы боли.

Но затем она почувствовала прикосновение к правому боку и сморгнула, чтобы очистить глаза. Стефани посмотрела вниз и встретилась взглядом с древесным котом. Он стоял рядом с ней, положив одну лапу ей на ногу, с ушами, прижатыми к голове в знак беспокойства, и она слышала – и чувствовала – его мягкое, успокаивающее урчание. Одно мгновение она все еще смотрела на него, кривясь от отчаянья, боли и физического шока, а потом протянула к нему здоровую руку, и он не колебался ни секунды. Он плавно поднялся к ней на колени, встал на задние лапы, а передними – сильными, жилистыми руками с длинными пальцами и предусмотрительно втянутыми когтями – обнял ее за шею. Он прижался своей усатой мордочкой к ее щеке, издавая урчание столь мощное, как будто у него внутри был моторчик, и она обхватила его правой рукой. Она притянула его к себе, практически сдавила, и зарылась лицом в его мягкий сырой мех, душераздирающе всхлипывая. И, даже плача, она ощущала, что он каким-то образом забирает у нее наихудшую боль, худшие отчаяние и беспомощность.