Григорий Неделько - Что случилось в начале

Здание стояло здесь давно, просто его никто не видел. И это было странно. Как можно не заметить такое Здание: высокое, величественное и белоснежно-белое? От него исходил свет, который нельзя ни украсть, ни спрятать. Настоящий и удивительно чистый. Свет был настолько чист, что не скрадывал истинной сути вещей, не изменял их форм, но, попав в него, все предметы и существа делались вдруг… реальными. Иногда, на фоне всей остальной реальности, они выглядели такими яркими и понятными, что казались неправдоподобными. И что удивительно: чем больше свет изменял этот мир, тем сильнее становился. Он должен был тратить свою энергию, истощаться и блекнуть, а он, напротив, разгорался всё ярче. Не свет был нужен миру, но и мир – свету.

Однако…

Время шло, и ни Здание, ни Свет ничего не могли с этим поделать. Они не понимали, что это – Время, но вынуждены были ему подчиняться. А вернее, тем, кто его придумал.

Когда-то очень и очень давно в любом уголке мира можно было найти белоснежное, лучащееся светом Здание. Не большую искусственную коробку, но нечто живое. Дышащее. Пусть даже с правильными формами. Но Время, как это у него заведено, всё расставило по своим местам.

На смену Зданию пришли Дома.

На смену белому – серое.

Существа покинули Здания и поселились в домах. Мир стал шумным, интересным и весёлым. Существа не терпели скуки. Они смотрели на Здание и думали: да, оно красивое, но это древняя красота. Да, нас тянет к нему, но дело лишь в привычке. Существа этого мира любили разглядывать всё через призму красоты и влечения. И жили в одиноких серых домах.

Никто не пришёл, чтобы разрушить Здания, и этого было достаточно. Они почувствовали, что больше не нужны. Что нет надобности ни в них самих, ни в их свете. Они склонились над голой землёй, над остатками пожухлой травы, которую поглотили серые Дома. И сами съёжились, высохли, обратились в прах. Чудесные белые розы сбросили свои лепестки и вернулись туда, откуда начали свой путь. Откуда по своей воле им никогда не вернуться.

А существа веселились и суетились, и разными звуками наполняли мир. Какое им дело до Зданий, которые построил кто-то другой? Срок вышел, и с этим бесполезно спорить. Честно говоря, существам было всё равно. У них хватало своих забот, своих увлечений и радостей, своего горя. Всё, даже несчастья, они привыкли оставлять только себе. А Здания хотели поделиться с ними светом. Они звали существ – в последнюю минуту, всё больше клонясь к земле, Здания звали. Они хотели делиться, потому что знали: иначе не выжить. Они стремились передать Знание, которое было их основой, их смыслом и целью. И они звали. Здания Знания…

Их никто не услышал.

Здания исчезли, а существа прошли по их могилам и построили на них Дома. Шум усилился. Мир терял объёмность, приобретал пустоту. Деревья и трава поменялись местами с бетонными плитами. Плиты укладывали одна на другую, пока не получалось Лже-Здание. Конечно, никто не произносил вслух этого названия, ведь никто не помнил настоящих Зданий. Но это не помешало тёмным и светлым, монотонным и разноцветным подделкам расселиться по миру. Они регулярно давали приплод и веселили существ или огорчали их. В общем, они не давали им скучать. Существа добились своей цели – они воцарились в мире и диктовали ему свои условия. У них было всё.

У них было всё – кроме какого-то пустяка, мелочи, песчинки. Вот почему в их душах разверзлись огромные дыры. Существа скучали и не понимали причины этой скуки. Они строили новые Лже-Здания, но скука усиливалась. Они шумели, лили грязь, ломали и корёжили, и скука отвечала им тем же – они пытались побороть её, но вместо этого взращивали. Скука всегда сидела в них, как в любом живом существе сидит память о неизбежном забвении, только теперь её ничто не сдерживало. Ей не нужно было делиться, ей не требовались внимание и опека – она росла сама по себе. Тела существ были маленькими и непрочными, они плохо сдерживали скуку. И она, став большой и сильной, начала размножаться. Переселялась из тела в тело, бросая в душу тонкие семена с острыми краями. А немного погодя, прорвав оболочку, чахлые ростки пробивали себе путь к свету. Свету, которого уже не хватало на всех, ведь скука забирала его. Она питалась им, высасывая из тяги к жизни все соки.

Свет, падавший с неба, стал блекнуть.

Ростки скуки крепли и развивались.

На мир опустились сумерки. И тогда скука поняла, что побеждает, и дети почувствовали радость своей матери. Растения-монстры поедали изнутри своих создателей, и жадным отросткам, тугим и цепким лианам, становилось тесно в двуруких и двуногих, прямоходящих телах. Скука, исподволь завоевавшая мир, искала способ вырваться наружу. Выбраться из оболочки и свести счёты с Жизнью. Избавившись от неё, скука навсегда лишила бы мир света и погрузила его в нечто чёрное, густое и безнадёжное. В то, что текло по её венам, заставляло её идти вперёд.

Наступил вечер, и скука поняла, что она на полпути к победе. Если бы только втянуть в себя весь свет и впрыснуть на его место чёрную жижу, которой она будет питаться до скончания веков. Если бы только…

…А где-то в лесу, в той части мира, где ещё остались леса, стояло Здание. Величественное, но не гордое, красивое, но не фальшивое. Оно слышало о гибели своих собратьев, о существах, построивших на их останках шумное царство, и о скуке, которая подчиняла себе всех и вся. Это было молодое Здание. Оно не успело столкнуться со многими проблемами, которые искусно прятались в туманной дымке действительности. Оно верило в себя и знало, какой силой обладает. Тот, кто построил Здание, заложил в него свет, а этот свет невозможно спрятать.

Здание взглянуло на небо и снова увидело толстую материю. Кто-то лёгкой рукой набросил её на мир, погасил свет, призвал холод и тучи. Это не он, с любовью и тщанием, возводил Здания и вдыхал в них жизнь. Кто-то другой решился на это. Решился, потому что ему помогли. Ему дали волю. Существа… их скука…

Когда-то Здание вынырнуло из тихого омута небытия, спаслось, уцелело. Теперь оно хотело отдать долг. И оно взывало к существам, посылало им свой свет. Оно испускало лучи ослепительного белого света, и он пролетал над иссушёнными реками, над выжженными лесами, над мёртвыми долинами, чтобы потом вернуться к Зданию. И не принести с собой никакого ответа.

Здание не сдавалось. Вновь и вновь оно громко звало, ярко светилось, изо всех сил надеялось. Тучи сгущались, ветер стих, холод превратился в мороз – а оно звало. Оно не сдавалось. Тяжело было вначале, потом стало чуть легче, но сейчас, когда силы его были на исходе, каждый крик вызывал у белоснежного Здания жуткие муки. Оно звало… звало… звало… Умоляя себя не сдаваться, исторгая последние частички жизни, искрящиеся и светящиеся, оно звало. Здание ссыхалось, съёживалось. Его стены перекосились, и их вдавило внутрь. По нему пошли пятна, забивающие и загрязняющие его природный белый цвет. Здание согнулось в вечном уродливом поклоне.