Уильям Тенн - Миры Уильяма Тенна - Том 02

— Они не могут купить меня.

Хебстер холодно оглядел хозяина кабинета.

— Затрудняюсь сказать, насколько велик спрос на подобный предмет потребления. Я покупаю то, что мне необходимо, иногда делая исключение, чтобы доставить себе удовольствие.

— Вы мне не нравитесь, — голос Браганзы стал грубым и неприятным. — Мне никогда не нравились люди вашего типа, так что нет нужды быть вежливым. Я, пожалуй, даже и стараться не буду. Я вам прямо скажу: я думаю, вы засранец.

Хебстер встал:

— В таком случае я полагаю, что должен поблагодарить вас за...

— Сядьте! Вас сюда пригласили по делу. Я в этом смысла не вижу, но сделаем все, как положено. Садитесь.

Хебстер сел. Он нехотя размышлял, получал ли Браганза хотя бы половину той зарплаты, какую он платил Грете Сейденхайм. Разумеется, Грета обладала многочисленными и разнообразными талантами и выполняла несколько отдельных и полезных работ. Нет, после вычета налогов и пенсионных взносов Браганза вряд ли получал даже треть Гретиного жалованья.

Он заметил, что ему протягивают газету, и взял ее. Браганза хмыкнул, снова залез за свой письменный стол и повернулся в крутящемся кресле к окну.

Это был недельной давности номер «Вечернего гуманитария». Еще когда Хебстер просматривал газету в прошлый раз, он отметил, что она уже перестала быть «рупором немногочисленного меньшинства, у которого есть свой отчетливый голос» и приобрела вид солидного издания. Даже если тираж, указанный в левом верхнем углу, поделить на два, то все равно у них должно быть не менее трех миллионов читателей. В правом верхнем углу в красной рамке располагался призыв к правоверным: «Читайте “Вечерний гуманитарий”!» Зеленая полоса через всю верхнюю часть первой страницы сообщала, что «Люди говорят дело, Первачи плетут околесицу!» Но самое важное находилось в центре полосы. Карикатура.

Полдюжины Первачей с длинными спутанными бородами, кретинскими улыбками и высунутыми языками сидят в рахитичной повозке. Они держат вожжи, прикрепленные к группе тянущих эту тележку дородных мужчин, которые одеты — весьма скромно — во фраки и цилиндры. Самый жирный и омерзительный из них держит в зубах бумажку с надписью «бешеные деньги», а сам джентльмен помечен «Алгернон Хебстер».

Колеса повозки давят и крушат различные предметы, как-то: забранную в рамку надпись «Родной дом» вместе с куском стены, опрятного подростка в форме

бойскаута, обтекаемой формы локомотив и прекрасную молодую женщину с ревущим младенцем на руках.

Карикатура ядовито вопрошала: «Хозяева Мироздания или рабы?»

— Эта газетка, похоже, превратилась в довольно грязный скандальный листок, — пробормотал вслух Хебстер. — Не удивлюсь, если узнаю, что она приносит доход.

— Я так понимаю, — сказал Браганза, не поворачиваясь и не отрываясь от созерцания улицы, — что в последние месяцы вы ее читали не очень регулярно?

— Счастлив сообщить, что нет.

— И зря.

Хебстер с удивлением уставился на спутанные пряди черных волос:

— Почему?

— Потому что она превратилась в исключительно грязный и чрезвычайно доходный скандальный листок. И вы — ее главный скандал. — Браганза засмеялся. — Видите ли, эти люди считают связи с Первачами скорее грехом, нежели преступлением. И в соответствии с этой моралью вы для них чуть ли не сам сатана!

На секунду зажмурившись, Хебстер попытался понять людей, которые считали такую красивую и услаждающую душу категорию, как прибыль, чем-то грязным и отвратительным, словно копошащиеся личинки. Он вздохнул:

— Мне самому всегда казалось, что преждевсевизм — просто религия.

Видимо, это задело сотрудника ССК за живое. Браганза резко повернулся и возбужденно указал на Хебстера двумя пальцами:

— И вы совершенно правы, скажу я вам! Это переходит всякие границы — несовместимые и враждебные концепции сливаются воедино. Осознанное, бездумное отрицание в высшей степени болезненного факта: где-то еще во Вселенной существует разум, превосходящий наш собственный. И это отрицание набирает силу с каждым днем, по мере того как мы оказываемся не в состоянии вступить в контакт с Пришельцами. Если для человечества нет достойного места в галактической цивилизации — а это представляется очевидным, — ну

что ж, говорят люди, подобные Вандермееру Демпси, тогда давайте, по крайней мере, сохраним наше самоуважение. Давайте сплотимся и будем наслаждаться тем, что несомненно принадлежит человечеству. Через несколько десятилетий всю людскую расу засосет в этот дурной вакуум.

Браганза встал и снова вышел из-за письменного стола. В его голосе появились ужасно честные, трагически-умоляющие нотки. Он смотрел в лицо Хебстеру, как будто отыскивал там хоть какой-нибудь признак слабости, хоть одну уязвимую точку в ледяном спокойствии.

— Подумайте об этом, — попросил он Хебстера. — Периодические казни ученых и художников, которые, по разумению Демпси, слишком отдалились от общепринятого центра того, что они называют человеческим. А также — время от времени — auto-da-fe в честь какого-нибудь коммерсанта, пойманного на продаже товаров Первачей...

— Мне бы это не понравилось, — признал, улыбнувшись, Хебстер. Он на миг задумался. — Я понимаю, вас подтолкнула карикатура в «Вечернем гуманитарии».

— Мистер, это же очевидно. Они хотят получить вашу голову на конце длинной палки. Они хотят ее, потому что вы стали символом сотрудничества — ради собственной выгоды — со звездными чужаками или, по крайней мере, с их мальчиками на побегушках и горничными. Они считают, что, может быть, сумеют покончить с этим явлением в целом, если покончат с вами. И вот что я вам скажу: возможно, они и правы.

— И что конкретно вы предлагаете? — спросил Хебстер низким голосом.

— Чтобы вы присоединились к нам. Мы объявим вас честным человеком — официально. Мы хотим, чтобы вы встали во главе нашего исследования; только целью здесь будет не лишний доллар, а наиважнейшее межрасовое общение и в итоге — межзвездные переговоры.

Президент «Хебстер секьюритиз, инкорпорэйтед» несколько минут раздумывал над услышанным. Он хотел сформулировать осторожный ответ. И ему требовалось время — прежде всего ему требовалось время!

Он был так близок к созданию цельной, всемирной коммерческой империи! На протяжении десяти лет он кропотливо строил в нужных местах индустриальные королевства, укреплял сюзеренитет в своей промышленной сети, выжимая все больше и больше власти из этой экономической сатрапии. Он нашел сладчайшие лакомства власти в разложении своей цивилизации, бесконечные возможности преумножать богатство среди осколков самоуважения человеческой расы. Теперь ему требовалось каких-нибудь двенадцать месяцев, чтобы все объединить и скоординировать. И вдруг — точь-в-точь как Джим Фиске, который скупил золото на Фондовой бирже и стоит с открытым ртом, вдруг с ужасом узнав, что Казначейство США надуло его, выбросив на рынок неимоверное количество металла из собственных запасов, — вдруг Хебстер Осознал, что времени у него нет. Он был слишком опытным игроком, чтобы не почувствовать, как в игру включился новый фактор, не имеющий ничего общего с его таблицами статистических отчетов, рыночными диаграммами и индексами грузоперевозок. Ему свело губы, и он ощутил тяжелый тошнотворный вкус неожиданного поражения.