Уильям Тенн - Миры Уильяма Тенна - Том 02

В общем-то понятно, почему индусы настояли на включении этих двух языков в и без того напряженную программу тренировок участников экспедиции. Их замысел заключался в том, что, если русские будут говорить между собой и с американцами по-английски, а американцы будут разговаривать и отвечать по-русски, вся эта затея сможет принести определенную пользу в моральном микроклимате корабля, даже если экспедиция и не достигнет глобальных политических целей. А потом, вернувшись на Землю, каждый из космонавтов будет распространять в своей родной стране идеи и принципы согласия и сотрудничества, накопленные и выработанные во время экспедиции.

Или что-то в этом роде.

Идея красивая — и жалкая. Но разве положение в мире в этот момент не было еще более жалким? Требовалось что-то делать, и делать быстро. Индусы, во всяком случае, пытались. Они не просто просиживали ночи напролет, глядя на ужасающие картины, вырисовываемые пляшущей перед глазами магической цифрой шесть: шесть, шесть бомб, шесть новейших кобальтовых бомб — и на Земле не останется никакой жизни.

Ни для кого не было тайной, что Америка обладает по меньшей мере девятью такими бомбами, Россия — семью, Британия — четырьмя, Китай — двумя, и еще пять бомб, если не больше, находятся в арсеналах пяти гордых и суверенных государств. Что способны сделать эти бомбы, было убедительно продемонстрировано на новых полигонах, созданных Америкой и Россией на обратной стороне Луны.

Шесть. Всего шесть бомб могут покончить со всей планетой. Все знали это, и все знали, что, если вспыхнет война, эти бомбы будут пущены в ход, раньше или позже, проигрывающей стороной, стоящей перед мрачной перспективой вражеской оккупации и суда над ее руководителями, как над военными преступниками.

И все знали, что война будет.

Десятилетие за десятилетием ее удавалось предотвратить, но десятилетие за десятилетием мир неотвратимо сползал к войне. Это напоминало хроническую, затяжную болезнь, когда силы больного непрерывно убывают, а бедняга безнадежно смотрит на термометр и с растущим ужасом вслушивается в свое затрудненное дыхание — и так до тех пор, пока болезнь не одолеет и не убьет его. Каждый очередной кризис удавалось каким-то образом разрешить, и каждый раз положение хоть чуточку, но ухудшалось. За международными конференциями следовали новые союзы, за ними — новые конференции, а война все приближалась и приближалась.

Она уже почти началась. Даже чуть было не началась — три года назад, из-за Мадагаскара, черт бы его побрал, но каким-то чудом ее удалось предотвратить. Война чуть было не разразилась в прошлом году — из-за территориальных прав на обратную сторону Луны, но в последнюю минуту сверхчудо в форме арбитража индийского правительства снова предотвратило ее.

Однако сейчас мир определенно стоял на краю пропасти. Два месяца, полгода, еще год — и она начнется. И все знали это. Все ждали смерти, временами судорожно удивляясь, почему они ничего не предпринимают, а просто ждут. Но знали: война неминуема.

И вот в разгар всего этого, когда и Советский Союз, и Соединенные Штаты Америки полным ходом совершенствовали ракетно-космические технологии — для того чтобы, когда настанет время пустить эти бомбы в ход, их можно было бы использовать с максимальной убойной эффективностью, — в разгар всего этого Индия публично сделала свое предложение.

Пусть противостоящие сверхдержавы сотрудничают в предприятии, которое обе они так или иначе планируют и в котором каждая из держав смогла бы использовать достижения другой стороны. Одна из них вырвалась чуть вперед в осуществлении пилотируемых космических полетов, а другая, как известно, разработала чуть лучший атомный ракетный двигатель. Пусть они объединят свои ресурсы для полета на Марс, под командой индийского капитана и под эгидой Индии, во имя всего человечества. И пусть мир раз и навсегда узнает, какая из сторон откажется сотрудничать.

Учитывая природу этого предложения и удивительно точно выбранное время, отказаться было невозможно. Самое оно, решил про себя О’Брайен; они добрались-таки до Марса и, возможно, вернутся обратно. Но, хотя экспедиция могла бы многое прояснить, она ничего не предотвратит. Политическую ситуацию как лихорадило, так и будет лихорадить; не пройдет и года, как мир, несмотря ни на что, будет охвачен войной. И команда этого корабля знала это так же хорошо, как и все остальные, если не лучше.

По пути в рубку они миновали воздушный шлюз, где Белов выкарабкивался из своего скафандра. Русский неловко суетился, прыгая на одной ноге и стаскивая нижнюю часть костюма.

— Вот это открытие, да? — радостно крикнул он. — На второй день и посреди пустыни!.. Подождите, вы еще увидите мои снимки!

— С нетерпением жду, — ответил ему О’Брайен. — А пока вы бы лучше пошли в машинное отделение и доложили капитану. Он боится, что вы могли нажать кнопку, включающую механизм, который разнесет весь Марс прямо под нашими ногами.

Русский подарил ему широкую улыбку, обнажив чуть редковатые зубы.

— Ох уж этот Гоус со своими планетарными взрывами!

Геолог потер макушку и тяжело покачал головой из стороны в сторону.

— Что-нибудь случилось? — спросил О’Брайен.

— Голова заболела. Началось пару секунд назад. Должно быть, провел слишком много времени в скафандре.

— Я только что пробыл в скафандре вдвое дольше, — сказал Сматерс, отвлеченно тыча в брошенную Беловым экипировку, — и у меня голова не болит. Возможно, у нас в Америке делают лучшие головы.

— Том! — рявкнул О’Брайен. — Ради Бога!

Губы Белова сжались и побелели. Затем он пожал плечами:

— Как насчет партии в шахматы, О’Брайен? После обеда?

— С удовольствием. Только учтите: я собираюсь сожрать вас с потрохами. Я по-прежнему утверждаю, что черные могут устоять и выиграть.

— Это будет ваша погибель, — усмехнулся Белов и пошел в машинное отделение, осторожно потирая голову.

Когда они оказались вдвоем в рубке и Сматерс начал разбирать компьютерный блок, О’Брайен закрыл дверь и сердито сказал:

— Том, ты отмочил самую дурацкую, опасную и неуместную шутку! И это было так же смешно, как объявление войны!

— Понимаю. Но Белов просто достал меня!

— Белов? Он самый приличный из всех русских на борту.

Помощник главного инженера отвинтил боковую панель и присел на корточки рядом.

— Может быть, для тебя. Надо мной же он всегда издевается.

— Как?

— О, по-всякому. Возьмем шахматы. Всякий раз, когда я прошу его сыграть, он говорит, что будет играть со мной, только пожертвовав ферзя. А потом смеется — этим своим мерзким смехом, ну, ты знаешь.

— Проверь соединение наверху... — предупредил штурман. — Ну, Том, Белов — очень хороший шахматист. На прошлом московском турнире он был седьмым, играя против кучи мастеров и гроссмейстеров. В стране, где к шахматам относятся так, как у нас — к бейсболу и футболу, вместе взятым, это очень хороший результат.