Николай Соколов - Ариасвати

Затем на этот раз ему ничего более не оставалось, как только возвратиться на остров. Но собирая и связывая вместе веревки, которыми была прикреплена к аэростату лодка во время переноски ее с острова на риф, Андрей Иванович на дне корзины нашел случайно попавшую сюда крепкую лесу с толстым железным крючком на конце. Так как было еще рано, то он вздумал попробовать половить рыбу с рифа. Но представлялась задача — где достать наживку? Несколько раз он обошел риф, переправляясь через канавы с помощью Гиппогрифа, и не нашел ничего годного для этой цели, кроме двух или трех небольших крабов, которые, однако, так быстро убежали при его приближении, что догнать их не было никакой возможности. По всей вероятности, это были те крабы, которых моряки называют кавалеристами за быстроту их бега. Тогда Андрей Иванович пересмотрел все ящики, в которых хранилась провизия во время путешествия на Гиппогрифе, и в одном, к своему величайшему удовольствию, нашел большой кусок завалявшегося, совершенно высохшего сыра. Это было как раз то самое, чего искал Андрей Иванович, так как без всякого сомнения такого рода наживка должна служить для рыбы довольно лакомой приманкой.

Насадив на крючок довольно крупный кусок сыра, Андрей Иванович закинул свою удочку в устье одного из каналов, соединявших лагуну с океаном. Не прошло нескольких минут, как леса уже стала понемногу натягиваться и отходить в сторону от устья канавы. Андрей Иванович потянул лесу и сразу почувствовал, что на ней висит что-то тяжелое… Скоро из воды появился огромный краб, державшийся своей чудовищной клешней за крючок. Неожиданно очутившись на поверхности воды, краб догадался разжать свою клешню и проворно нырнул на дно. Андрей Иванович переменил наполовину съеденную приманку и закинул удочку на прежнее место. Через несколько времени леса стала снова натягиваться. Зная теперь, что это проделки краба, Андрей Иванович сильно рванул лесу и отскочил от берега, рассчитывая таким быстрым движением выкинуть краба на берег. Маневр удался, но не совсем: не успевший вовремя разжать клешню краб ударился об откос берега и снова свалился в море. Эта неудача раздосадовала Андрея Ивановича.

Он выбрал более пологий берег и снова закинул лесу. Здесь он был счастливее. Быстрым движением руки ему удалось выкинуть на берег довольно большого краба. Но когда безобразное восьминогое чудовище, сначала несколько оглушенное падением, пришло в себя и, подняв свои громадные клешни, почти вчетверо превосходившие длину его туловища, бросилось на своего врага, Андрей Иванович с позором должен был ретироваться и по всей вероятности упустил бы свою добычу, если бы под руку ему не попалось весло, с помощью которого он не только обратил краба в бегство, но, оглушив его несколькими ударами опрокинул на спину и совершенно покорил своей власти, крепко связав веревкой его страшные клешни.

Такой удачный результат охоты разлакомил Андрея Ивановича. Он закинул удочку на прежнее место и приготовился выкинуть на берег попавшуюся добычу. Но клев что-то долго не повторялся, Андрею Ивановичу даже надоело сидеть над своей удочкой. Он воткнул весло в трещину берега и обмотал вокруг него лесу, наскучив держать ее в руке. Леса так долго оставалась неподвижной, что он уже задал себе вопрос: не испугались ли крабы участи своего товарища и не ушли ли в другое место? Но в это самое мгновение леса натянулась так сильно, что потащила за собой весло. "Это уже не краб", подумал Андрей Иванович и схватился за лесу, но тотчас же почувствовал во всем теле такое сильное сотрясение, что выпустил из рук лесу и упал навзничь, сильно ударившись затылком об известковую почву рифа.

Когда Андрей Иванович, оглушенный неожиданным ударом и падением, пришел в себя, весло медленно плыло вдоль рифа, в двух шагах от берега но лесы на нем уже не было. Да если бы она и оставалась еще на весле, то вряд ли Андрей Иванович решился бы прикоснуться к ней в другой раз, рискуя получить электрический удар, быть может, еще более сильный, чем первый. Он понял, что над ним пошутил электрический скат, которого недаром прозвали морским чортом. С помощью особых органов, помещающихся между головой, жабрами и грудными плавниками, это отвратительное чудовище может производить весьма сильные электрические удары. Все живое трепещет пред его страшной силой. Рыба, случайно дотронувшаяся до него, или даже прошедшая только мимо, получает такой удар, что мгновенно впадает в столбняк и умирает.

Не желая вовсе иметь дела с такою опасною гадиной и благодаря судьбу, что еще счастливо отделался, Андрей Иванович достал из воды весло, захватил связанного краба и, взобравшись на Гиппогриф, отправился домой.

Почти целую неделю продолжался тот же мертвый штиль, небо и океан, земля и воды, леса и скалы, все как будто замерло в подвижной дремоте, точно объятое очарованным сном. Солнце жгло невыносимо и морской ветерок уже не прилетал с океана обвеять прохладой недвижные листья истомившихся от зноя растений. Та же истома, казалось, тяготела над всем живущим. Голоса птиц звучали как-то глухо, точно сквозь сон, стада льям прятались в тени и молодые животные уже не прыгали по траве, но апатично стояли около маток спрятав под них свои головы, и только бессильно отмахивались от назойливых насекомых, которые только одни, казалось, чувствовали себя привольно в неподвижном и знойном воздухе.

Андрей Иванович также не избег общей участи. Все время, пока продолжался штиль, он находился в каком-то полусне, апатично смотря на все окружающее. Он чувствовал себя так, как будто на нем лежала какая-то невидимая тяжесть, сковавшая его ум, энергию, даже самые члены его тела. Днем, обливаясь потом, лежал он в своей палатке с книгой в руке, погруженный в полудремотное состояние, которое не давало ему читать, несмотря на слабые усилия воли, делавшей попытки принудить вялый мозг к какой-нибудь умственной деятельности. Продремав таким образом целый день, он не мог спать ночью и просиживал около костра до самого рассвета апатично смотря то в окружающий мрак, то в темное небо, на котором блестящими искрами сверкали громадные звезды. Он лениво смотрел, как красноватый столб дыма поднимался кверху, постепенно темнел и сливался с темнотой ночи; как на этом фоне рельефно выступали из тьмы освещенные пламенем, неподвижные ветви деревьев, казавшиеся вылитыми из червонного золота. Порой, утомившись бесцельно блуждать глазами по окружающей его безмолвной темноте, он брался за книгу и пробовал читать при свете костра, но, прочитав несколько страниц, он снова безучастно смотрел на темное небо, на черные деревья, на мутную даль, в которой слабо рисовались какие-то неясные очертания.