Николай Соколов - Ариасвати

— Да и думать-то нечего, барыня: смотри, — Андрей Иваныч скоро вернутся.

— Андрюша? Дай-то Бог!

— Это уж как Бог свят. Полотенце-то означает, что он уж на пути.

— Что ты? А Илья-то тут причем? Ведь он мне полотенце-то подавал.

— А Илью Захарыча вы, может, на станцию пошлете, — ну, значит, он вам их и привезет: — вот вам и полотенце.

— И то правда. А где Илья?

— Надо быть, на мельницу поехал… Ай, батюшки! Гляди-ка, самовар-то ушел! Заболталась я, грешница, не доглядела…

— Ну, не беда. Неси в столовую. Да если Илья воротится, сейчас же ко мне пошли.

Но Илья Захарович легок на помине. Не успела Арина Семеновна приняться за вторую чашку чаю, как он уже вошел в столовую, приглаживая свою вспотевшую лысину.

— А! Воротился уж? Ну, здравствуй, Илья! — приветствовала его Арина Семеновна. — Или тепло стало?

— Тепло Бог посылает, сударыня… — Только уж и дороги — ни проезду, ни проходу!

— Благо?

— Уж так-то благо, что не приведи Господи! До мельницы рукой подать, а лошадь совсем почти из сил выбилась.

— Вот что! Как же быть, Илья? Ведь я хотела тебя в лес послать.

— Как будет угодно, сударыня…

— Нет, уж ты, Илья, поезжай.

— Да я не к тому… Мне что же? Только, вот, лошадь…

— Что же такое лошадь? Ну, Бог милостив. Надо же справиться, не воротился ли Андрюша.

— Так это вы насчет Андрея Ивановича? Ну, это дело иное. Или ожидаете?

— Да уж пора бы ему, зима кончилась… да и сон я такой видела…

— Что же, коли прикажете, я хоть сейчас.

— Да, уж поезжай, голубчик.

— Только, ведь, вот какое дело, матушка Арина Семеновна, как ехать то? Ведь ни на санях, ни на телеге не проедешь.

— Поезжай верхом.

— И то разве так. А Андрей-то Иваныч как же?

— А для Андрюши другую лошадь возьми в поводу.

— Слушаю, матушка Арина Семеновна. Так и сделаю: сам на Кауром поеду, а Ваську для барина оседлаю.

— Ну, вот и хорошо.

— Так я уже поеду.

— Поезжай с Богом, голубчик! Счастливо!

Через полчаса, стоя у окна залы, Арина Семеновна видела, как Илья Захарыч, верхом на Кауром, выезжал из ворот, ведя в поводу оседланного Ваську. За ним с громким, веселым лаем следовал неутомимый Брутка, которого года могли бы уже избавить от подобной экспедиции.

В воздухе сильно пахло весной. На косогоре, против Грачевской усадьбы, уже несколько дней как показались проталины, а мельник Ферапонт даже божился, что уж и жаворонки прилетели. Рыхлый, ноздреватый снег точно курился под лучами яркого солнышка, только утреннички его еще несколько поддерживали. Дальний лес, окутанный туманом испарений, ярко синел за потемневшим прудом, точно кобальтовая даль на картине Айвазовского. Грачевка вздулась, почернела, покрылась полыньями и "поледью", и Грачевские мужики уже бойко постукивали топорами, разбирая мост перед самой усадьбой: теперь уж на "ту" сторону можно было пробраться только по длинной, извилистой плотине Грачевской мельницы.

Впрочем, отсутствие моста в настоящее время не имело особенных неудобств, так как дорога была настолько дурна, что никто из грачевцев не рискнул бы поехать даже в соседнюю Боровиковку из боязни загнать лошадей. Трехфутовый рыхлый пласт снега, составлявший полотно дороги, на каждом шагу прерывался глубокими, наполненными грязной водой ямами, доходившими до самого грунта. Местами, в ложбинах, эти зажоры были так опасны, что в них легко было утопить и лошадей и экипаж. Там, где обыватели пытались домашними средствами исправить дорогу, перепутанный и поломанный фашинник представлял что-то вроде обширной сети капканов, как будто с умыслом расставленных затем, чтобы ломать ноги лошадям.

По такой дороге Илье Захаровичу пришлось тащиться до лесу более десяти верст, совершая на каждом шагу чудеса эквилибристики, чтобы не искупаться самому и не утопить лошадей. Несчастный Брут, сначала осторожно выбиравший дорогу, вымок с ног до головы, уже не обходил встречных луж, а прямо пускался вплавь и потом бежал несколько времени, фыркая и отряхиваясь — до новой лужи. Но старый пес стоически переносил все дорожные неприятности и порой даже опережал своих измученных товарищей, Каурого и Ваську, его поддерживала надежда скорее увидеть своего любимого господина, так как цель экспедиции, очевидно, не была для него тайной.

Солнце уже давно перешло за полдень, когда Илья Захарович добрался до того места лесной опушки, откуда был ближайший путь к лесному дому, в котором Андрей Иванович устроил пристань для своего Гиппогрифа. Начиная с этого пункта путешествие приняло другой характер. Благодаря весеннему солнцу и утренним морозцам, в лесу образовался такой отличный наст, что Илья Захарыч, забыв про своих лошадей, пожалел было, что не захватил с собою лыжи. Но на опушке этот наст был настолько хрупок, что старику приходилось прокладывать дорогу почти по пояс в снегу, таща за собою упиравшихся лошадей.

В лесу наст был тверже, но дело от этого ничего не выиграло: лошади все равно проваливались. Захарыч до того измучился с ними, что несколько раз ложился прямо на снег, чтобы отдохнуть хоть сколько нибудь. Но несмотря на все эти мучения, ему ни разу не пришло на ум роптать против Арины Семеновны, пославшей его в такую трудную экспедицию, быть может, совершенно напрасно, ради одного только пустого сна. Илья Захарович слишком любил своего молодого барина, чтобы роптать из-за таких пустяков. Он с радостью согласился бы принести для него и не такую жертву.

Между тем солнце закатилось. В лесу быстро начало темнеть. Но Захарыч так хорошо знал дорогу, что не боялся заблудиться. Легкий морозец стал слегка пощипывать ему щеки и уши и сковал намокшее платье. Озябший Брут дрожал всем телом и порою слегка повизгивал. Вдруг он весело залаял и вскачь пустился в глубину леса. Изумленный Захарыч несколько мгновений смотрел ему вслед и радостная улыбка оживила его измученное лицо: вдали, между деревьями, мерцал огонек… Он истово перекрестился и промолвил: "ну, слава Богу, хоть недаром! Барин воротился…"

Через полчаса он уже входил во двор лесного домика. На крыльце с зажженной лампой стоял Андрей Иванович и около него с визгом и лаем неуклюже прыгал сошедший с ума от радости Брут.

— Это ты, Илья Захарыч? — окликнул Грачев. — Здорова ли матушка? Как это тебя Бог занес?

— Я, я, сударь! Кому же еще? Матушка, слава Богу, здоровы. С благополучным возвращением, сударь!

Андрей Иванович обнял и несколько раз поцеловал старика.

— Да ты весь мокрый! Иди скорее в комнату, у меня там печь топится. Как это ты сюда попал? Да ты и лошадей привел! Кто же вам дал знать, что я воротился?

— Сейчас, сейчас, сударь, только лошадей поставлю.

Захарыч отвел лошадей в конюшню, старательно вытер их сеном, покрыл рогожей и тогда уже вошел в комнату, неся с собою пещер, набитый провизией.