Николай Соколов - Ариасвати

— А, потом разражается буря? Ну, Бог с ней. Пойдемте лучше завтракать. Сейчас ударят в колокол.

Андрей Иванович приподнялся из-за бунта веревок и посмотрел вслед уходившим.

Шляпа — шлем из панамы, обвитая зеленой газовой вуалью, концы которой спускались до половины спины, короткая жакетка из пестрой материи, кожаная сумка через плечо, футляр с биноклем через другое — всо показывало в одном из собеседников несомненного англичанина. Другой, которого Грачев принял за итальянца, был в длинном, черном сюртуке, черных перчатках и высокой островерхой шляпе с широкими полями. Проводив их глазами до дверей кают-компании, Андрей Иванович пошел следом за ними и как раз вовремя, потому что в ту же минуту зазвонил колокол, призывая пассажиров к завтраку.

Не останавливаясь на осмотре достопримечательностей западно-европейских городов, Андрей Иванович прямо проехал в Триест и здесь поспешил взять билет на пароход Австрийского Ллойда "Эрцгерцог Максимилиан", отходящий в Порт-Саид. Когда, разобравшись со своим багажом, он сошел в столовую парохода к завтраку, места вокруг столов были почти все заняты, однако Грачеву удалось выбрать свободный стул, который он и поспешил занять. Сидевший рядом с ним какой-то итальянец в черном сюртуке предупредительно подвинул к Грачеву корзину с хлебом, Андрей Иванович отвечал подобной же любезностью, передав ему блюдо с салатом. Благодаря обмену услуг, скоро завязался разговор и в конце завтрака итальянец счел нужным рекомендоваться своему соседу, передав ему карточку, на которой стояло: "Dr. Goundoulisch". Гундулич? Значит, славянин, подумал Грачев, пряча полученную карточку в бумажник. Фамилия знакомая! Где это я ее слышал?

В свою очередь он достал из бумажника визитную карточку и с поклоном передал новому знакомцу. Cлучайно, вместо заграничной, под руку попалась русская карточка, печатанная ещё в Костроме.

— Андрей Иванович Грачев, — бойко прочитал Гундулич и заговорил уже по-русски, — Очень, очень приятно познакомиться. Я сам почти русский. Лучшие годы жизни я провел в Петербурге, где был студентом медико-хирургической академии, кончил курс, получил степень доктора медицины и думал навсегда остаться в России, да вот, видите, попал снова на родину.

— Соскучились?

— Отчасти. Но главное, — Гундулич оглянулся и понизил голос, — меня увлекло движение 75 года.

— Какое это движение? Я ничего о нем не слыхал. — спросил Грачев.

— Я вам расскажу потом… здесь это не совсем o удобно. Кстати, завтрак кончился, если хотите, я могу зайти к вам в каюту.

— Вы меня очень обяжете, — обрадовался Грачев.

— Не мудрено, — сказал улыбаясь Гундулич. — Первое время я скучал в Петербурге о своем милом Дубровнике, а потом на родине, — скучал о Петербурге. Но это, впрочем, понятно: в Петербурге я оставил такую дружную семью товарищей, что с ними мне жилось право гораздо лучше, чем в родной семье. Знаете ли, вот с тех пор прошло более десяти лет, а я со многими из них веду еще живую, задушевную переписку.

Новые знакомцы вышли вместе из столовой и отправились в каюту Грачева, Здесь они уселись поудобнее и, закурив сигары, продолжали начатый разговор. Гундулич вспоминал о Петербурге, о своих академических товарищах и знакомых и при этом назвал в числе своих друзей несколько лиц, известных в ученом и литературном мире и отчасти знакомых Грачеву. Между прочим он упомянул имя профессора Семенова.

— Как, разве вы его знаете? — спросил Грачев.

— Добрейшего Авдея Макаровича? — воскликнул Гундулич. — Еще бы не знать! Только по его милости я дотянул до конца в академии. Сначала мне так трудно приходилось, что я через два дня в третий обедал, а одно время даже целых две недели просидел буквально на одном черном хлебе и воде. Он сам меня отыскал и помог. Прекраснейший человек!

Между тем Андрей Иванович вспомнил, почему фамилия Гундулича показалась ему знакомой.

— Кстати, — сказал он, — ваша фамилия напоминает мне одного средневекового поэта.

— Жива Гундулича? — быстро спросил Гундулич.

— Да. У меня как-то были в руках его стихотворония…

— Это мой предок и я горжусь им более, чем иной дворянин гордится своим предком, участвовавшим в крестовых походах. Этот Жив Гундулич еще в те времена мечтал о единстве славян, желал, чтоб они:

— Но, увы! — мечте его еще долго не придется исполнится.

— Вы говорите: "еще долго не придется исполниться", — значит, вы думаете, что мечты эти все-таки должны исполниться.

— Непременно. Проследите ход всемирной истории позднейшей эпохи и вы убедитесь, что объединение славян — только вопрос времени. Мелкие народцы, разбитые, разрозненные географическими условиями, династическими интересами, политикой войн и трактатов, начинают сознавать свое племенное единство и стремиться к национальному объединению, к слиянию в крупную политическую единицу. Два таких объединения уже совершились на наших глазах.

— Вы говорите об Италии и Германии?

— Да. Разрозненная, разорванная Италия теперь уже составляет одно политическое целое. Положим, еще не все итальянские земли вошли в ее состав, но уже все эти королевства обеих Сицилий, Папская область, герцогства Тосканское, Моденское, Луккское — все это отошло в область преданий. Германия также не составляет уже более частной собственности. 360 маленьких деспотов a la Louis XIV. Но немецкое единство непременно должно иметь последствием славянское объединение.

— Почему вы так думаете?

— А потому, что в пределы объединенной Германии вошло слишком много славянских народностей, которые теперь просыпаются и начинают сознавать свою национальность. Германизировать их теперь уже невозможно потому, что движение зашло слишком далеко… Остановить его никакие репрессивные меры не помогут.

— Вы думаете?

— Совершенно убежден. И поверьте мне, лишь только закончится объединение немцев слиянием австрийских немцев с Германией, как начнется объединение славян и зерном этого объединения будут австрийские славяне.

— Пожалуй… Вы, может быть, и правы. В Австрии уже начинается славянское движение одновременно с двух сторон — в Чехии и в Крайне… Кстати, о каком движении 75 г. вы мне хотели рассказать?

— О движении, которое началось в Далмации и в Крайне во время герцеговинского восстания…

— И которое кончилось австрийской оккупацией Боснии и Герцеговины?

— К несчастью, да… и кроме того тремя годами заключения вашего покорного слуги в крепости…

До поздней ночи проговорили новые знакомые. Гундулич настолько обрусел во время пребывания в Петербурге, что у него вовсе не оказалось той замкнутости и преувеличенной осторожности в сношениях с людьми, особенно мало знакомыми, которая характеризует юго-западных славян, вероятно, как следствие политических условий, в которых они живут уже столько веков. С полной откровенностью и без малейшей рисовки он рассказал свое участие в движении, которое затеяла небольшая кучка патриотов, состоявшая большей частью из учащейся молодежи. Движение это имело целью образование независимого сербско-хорватского государства из юго-западных провинций Австрии, Боснии, Герцеговины, Сербии, Болгарии и др. славянских земель, находившихся в турецкой неволе.