Адам Вишневский-Снерг - Робот

Водитель висел внутри машины на застегнутых ремнях безопасности. Скорее всего, никакие серьезные опасности ему не грозили, поскольку машина перекатывалась по правой стороне мостовой, вдоль которой дорога была пустой. В данную долю секунды автомобиль продолжал находиться в фазе переваливания на крышу. Он подъехал с противоположной, относительно "ога" стороны, и на большой скорости зацепил угол "фиата". Мостовая в этом месте шла резко вниз, что, наверняка и создало поворотный момент во время столкновения. Фиат неожиданно выскочил на средину дороги. Все это произошло вскоре после погони за револьверной пулей, когда водитель фиата-нарушителя (тот самый мужчина, перед головой которого девять часов назад я остановил пулю) на бегу выскочил из машины. Скорость фиата к этому моменту была уже небольшой. Но он резко свернул на самую средину мостовой, откуда, после мощного удара и в достойном сожалении состоянии, его отбросило на предыдущее место. Человек упал на асфальт на безопасном расстоянии от обеих машин. Видимо, его слишком сильно перепугало мое предыдущее вмешательство, раз он отреагировал столь резко. И теперь мостовая по всей ширине была забаррикадирована двумя разбивающимися машинами.

Теперь мне стало понятно, почему водитель "ога" резко свернул вправо и влетел наискось на пустой тротуар. Поребрика с этой стороны не было. Слева же его ожидала верная смерть, поскольку оттуда ему навстречу мчалась другая машина. До сих пор свободная средина дороги внезапно заполнилась призраком взбесившегося фиата, а вдобавок - перед водителем мелькнула фигура мужчины, выскочившего изнутри еще двигавшегося автомобиля.

В подобного рода ситуации необходимо было выбирать что-то одно: чудовищное столкновение слева, авария по прямой и сомнительный шанс на спасение на правой стороне улицы. Мой двойник рассчитывал на то, что успеет проскочить по узенькой полосе возле пандуса; а может, он надеялся, что... Впрочем, здесь не о чем было говорить: успел бы он осознать так много в течение этой одной секунды, когда под взрыв лопающейся покрышки решались судьбы всех трех водителей?

Я понял все. И уже не мог устоять перед впечатлением, что много часов назад, одним совершенно неосознанным движением, действуя в наилучшей вере и с самыми добрыми намерениями, я вызвал длительную и - что самое паршивое еще не закончившуюся цепочку событий, ужасным образом сцепляющуюся и с моим собственным прошлым; ряд тесно связанных последствий, которые в течение всего лишь трех секунд выросли до лавины опасных событий, над которыми столь сложно было теперь захватить власть.

Падения водителя "ога" нужно было ожидать еще несколько часов. Я вернулся к нему. Статуя все так же висела в воздухе, на высоте около трех метров над землей. Сейчас тело находилось в состоянии едва заметного движения по длинной параболе, траектория которой далее пересекала застекленную стену универмага. Статуя летела с горизонтально вытянутым телом, как ее выбросило с пандуса. Я внимательно оглядел ее со всех сторон. Глаза у нее были закрыты.

Я продолжал кружить возле нее. Абсолютная беспомощность бесила меня. Мой двойник не подавал никаких признаков жизни. А чего, собственно, мог я ожидать? Нас омывали две различные реки времени. В моих мыслях наши ситуации все время менялись местами, я путался в системах отсчета: то я был самим собой, то ним, и вновь собой. Его время практически стояло на месте - зато мое мчалось с невероятной скоростью. Я глядел на обе пары часов - на его, на запястье окаменевшей руки, и на свои. Прошла секунда, растянувшаяся на полных три часа. Уходящее время напомнило про заканчивающийся запас кислорода. У меня его оставалось где-то на час, зато моему двойнику хватало сделанного заранее одного глотка.

Теперь мы находились в пространстве где-то рядом с вершиной траектории - возле того максимума функции, откуда начинается постепенное снижение кривой. Глаз он не открывал. Странно, но как меня взволновал именно этот факт. А может, он как раз мигал? Дрожь неуверенности прошла у меня по спине, когда я продолжал всматриваться в его серое лицо. Эту мысль я отталкивал от себя до последнего, ту самую воспаленную мысль: что я, несмотря ни на что, являюсь биологической машиной, запрограммированной марионеткой, точной копией телесной фигуры этого вот мужчины. И тут я подорвался, чтобы заглянуть ему в лицо - в последний раз. Что же мне до сих пор заслоняло глаза, почему я был так слеп? Я отвернул голову с резким потрясением понимания. Ведь это же был труп!

Уж лучше бы никогда не посещала меня та мимолетная надежда, на которой я выстроил все, весь смысл собственного поведения, уже тогда, когда увидел его в голоде впервые. Выходит, что я выкаблучивался, целых три часа мерил взглядом стену универмага, чтобы, как последний дурак, спасти в его внутренностях собственные останки! А если бы даже мой двойник и жил...

Ведь он мог и не погибнуть на месте, сразу же - размышлял я в нарастающей панике. При столь резком замедлении темпа всех движений было крайне сложно оценить, как все произошло в реальности: то ли он изо всех сил ударился в склон пандуса, то ли всего лишь проехался по нему. Достаточно было какого-нибудь внутреннего кровоизлияния, наложившегося на потерю сознания. И никто не мог ему помочь, даже я сам. Если бы после этого полета он не смог бы подняться собственными силами и быстро побежать по направлению к шахте лифтов - его судьба была бы обречена.

Я резко расталкивал ртутные массы, чтобы вернуться на пару десятков метров назад, к самому склону пандуса. Только здесь, уже теперь - но не через несколько часов, во время следующего похода в город - мог я наконец узнать, кем же являюсь в действительности.

Я достал из кармана свой маятник - нитку длиной в метр с привязанной на одном конце зажигалкой. Еще раз именно эта простенькая нитка могла оказать мне неоценимую услугу. Боковая, вертикальная стенка пандуса образовывала огромный прямоугольный треугольник. Я проверил вертикаль и измерил ниткой величину катета, противоположного острому углу. Его длина составляла два метра. На гипотенузе я отложил свою мерку восемь раз. Величина угла становилась известной. Итак, это был классический бросок под углом в пятнадцать градусов к горизонту и с начальной скоростью в сорок метров в секунду. Теперь я взялся за блокнот и карандаш. Правда, несколько раз они выпадали из рук. И, как на злость, из головы вылетели все готовые уравнения. По правде говоря, я никогда и не пробовал их все запоминать. В течение десятка минут я выводил их из самых элементарных уравнений с самого начала. В конце концов оказалось, что время полета составляет две секунды, максимальная высота - пять метров, а дальность полета - целых восемьдесят метров. Понятно, что все расчеты относились к движению тела в вакууме. Пришлось учесть сопротивление воздуха, после чего я глянул в захваченный с собой план города. На одном из листов я обнаружил очень подробный рисунок окрестностей шахты. Судя по масштабу, стена дома располагалась в пятидесяти метрах от пандуса.