Виталий Владимиров - Северный ветер с юга

Вот дома тогда было хуже. Намного. Дома - не как в доме.

Как в гостинице. Как в плохой гостинице.

Я и не заметил, что любовь стала такой же равноправной необходимостью для меня, как студия и как работа. Мы с Тамарой любили друг друга и сила чувства была такова, что разлука для работы, учебы или сна становилась томительным ожиданием праздника, а ежедневная встреча вечером была радостным предчувствием. Засыпали, обнявшись, и просыпались вместе. И потом на работе или в студии неожиданно пронизывала такая нежность воспоминания, что колотился пульс на кончиках пальцев. Извечна истина, что ничто не вечно, но тогда не желалось верить, что любовь может пройти, исчезнуть, чувства ослабнут, что станут привычными ласка и радость. Иного не представлялось, а разница между прошлым нашим существованием и настоящим заключалась в том, что солнце любви светило нам ежедневно. И грело еженощно.

Все изменилось с переездом моих родителей. Отцу в связи с увеличением нашего семейства - моей женитьбой - дали отдельную квартиру в новом районе, а нам с Тамарой выделили комнату из бывших двух.

Первая наша крупная, по-настоящему злая ссора была из-за денег. Что делать: отдавать долг за покупку мебельного гарнитура "Молодежный" гардероб, кровать и сервант - или купить новые туфли Тамаре? Какое безнадежное слово "не будет": деньги надо отдать, потому что потом их не будет, и туфли надо купить, потому что потом их не будет, не достанешь. Я и не замечал, когда мы жили с моими родителями, что на постелях всегда чистое белье, а на столе еда, не думал, откуда берутся посуда и телевизор, не знал, сколько стоят ботинки и хлеб. После той ссоры я предложил Тамаре продать холодильник: все равно вечно пустой.

Я приходил домой после суеты и усталости дня, после студии и, выпив тройчатку от головной боли, в темноте осторожно лез под одеяло. Я прижимался к Тамаре в ожидании ласки, но она почти всегда отодвигалась, и я, резко отвернувшись, повисал на краю кровати.

Утро...

как ревут быки перед смертью...

и как плачут дети...

...так ревут заводские гудки. Так ревели заводские гудки тридцать лет назад. Тяжело просыпаться. Во рту копоть вчерашних сигарет. Но - надо. Смыть водой пелену сна и бегом по лестницам и переходам метро - на работу. Я работал тогда в отраслевом издательстве, где готовил материалы для одного из массовых журналов, рассчитанных на членов профсоюза с высшим техническим образованием.

День в редакции, разрезанный надвое обеденным перерывом, проходил в телефонных звонках и разговорах в коридорах. Сам труд - труд журналиста и редактора - состоит в ежедневном перебирании горы словесной крупы. На странице, как на лотке, рассеяны пригоршни фраз, вглядываешься в них и ищешь плевелы. А обрести в этой пустой породе самородок образа почти невозможно, потому что еще три инстанции после меня смотрят со всех сторон текст: это не нужно, а это зачем, места и так мало - остается голая, как гипсовая статуя обнаженной женщины в парке культуры, не вызывающая никаких эмоций, информация. У такой информации нет собственного голоса, собственной интонации, как у настоящих мастеров пера...

Телефонный звонок. Ян Паулс, не поднимая головы, снял трубку, послушал, протянул ее мне:

- Тебя. Жена.

- Валерка, это я... - у Тамары голос ласковый, значит, чего-то хочет, что-то ей надо от меня.

- Привет, - сдержанно ответил я, мысленно пытаясь предугадать: деньги? очередная покупка? нежданные гости? показ мод? вечеринка подружек? что еще?

- Ты дома сегодня когда будешь?

Если ей надо, чтобы я был дома вовремя, значит, она где-то задержится, это уж, как дважды два.

- Меня просили сделать флюорограмму перед тем как закрыть бюллетень, - я намекаю, что я первый день на работе после шести дней болезни и что мне тоже надо куда-то, то есть к врачу, в поликлинику.

- Ты поешь где-нибудь, я ничего не готовила, а я к маме заеду.

Вот уж не удивила, что дома пусто и есть нечего, так всегда у нас было, и то, что она у мамы поест, а я где придется, это тоже стало традицией. - Ладно, - я тут же спланировал себе вечер: поиграю на бильярде, надо же отдохнуть немного и заодно врезать заносчивому Яну, давно он у меня не получал, а на флюорограмму потом схожу, успеется.

- И еще в прачечную зайди.

Тут я понял, что Ян не получит причитающееся ему возмездие за все те подставки, благодаря которым он выигрывает у меня на бильярде.

- Не могу, - мрачно сказал я, предчувствуя скандал. Кровь уже бросилась в голову, зазвенело в ушах.

- Почему это? - неторопливо осведомилась Тамара.

- Я плохо себя чувствую.

Во мне уже закипела удушливая обида: как же так, ты - к маме, в родительские объятия, за стол, а я, голодный, полубольной, в прачечную?

- Хватит врать, - звонко и холодно повысила голос Тамара. - Ты просто рыночный паяц. Шут.

Вот и поговорили.

Я грохнул трубку на аппарат и вышел в коридор. Со зла дым сигареты приятен. Но делать нечего, придется идти на флюорограмму.

Глава третья

В поликлинику Истомин В.С. обследован в противотуберулезном диспансере. Выявлен очаговый туберкулез легких. Будет госпитализирован в стационар.

Врач Левина

Как обухом.

Я сидел в кабинете Левиной, которая только что сообщила мне эту ошарашивающую новость. И Левина, и медсестра за своим отдельным столиком смотрели на меня, словно ожидая, как я отнесусь к такому резкому перелому своей судьбы.

Я молчал.

Левина осторожно продолжила:

- От вас потребуется терпение и большой ежедневный труд, строгое и неукоснительное соблюдение режима и всех предписаний врача...

Крутой поворот.

Шок постепенно проходил, реальными стали очертания окружающего, и первой мыслью, первой реакцией был протест. Круто...

Не слишком ли? Почему так рано, я еще молод... Двадцать три. Туберкулез - что это для меня означает?.. Мне осталось жить совсем немного?.. Или я буду долго угасать, постепенно превращаясь в кровью харкающего калеку?.. А вдруг это просто вспышка и все пройдет и причем скоро?..

Я суеверно скрестил пальцы вцепившихся в стул рук и уже с неясной надеждой стал слушать Левину:

- Сначала вы будете лежать здесь, в диспансере, в стационарном отделении, а потом, в зависимости от того, как пойдет лечение, поедете в санаторий...

- А сколько времени это займет?

Мне пришлось откашляться, прежде чем я спросил, и в это мгновение я понял, как все уже переменилось для меня: я не просто поперхнулся - это был уже кашель больного человека.

Левина терпеливо повторила:

- Я уже вам сказала, что все зависит только от вас. Обычно первые результаты лечения известны через три месяца, не раньше. Врач пропишет вам лекарства, антибиотики, и если вы их хорошо переносите, то через полгода будете здоровы. Потом надо будет закрепить результаты лечения в санатории...