Кирилл Панюшкин - Эра 2. Новое поколение

Пул воодушевлённо тронулся с места. В лице Анны он видел едва ли не самого желанного клиента во всём мире. Ещё бы – не каждый даст тебе четыре счётчика. Впрочем, какое-то время Пул сомневался. Аня иногда позволяла себе приврать. Схитрить с особо близкими людьми. Это была этакая фамильная черта. Если Цукерман доверяет тебе или ты с ним близок, она или он будет тебе привирать.

Что касалось мира финансов, то Анна являлась типичным представителем профессии завхоз. Никогда не спешила расставаться с денежными средствами. Причём как со своими финансами, так и с казёнными – ещё одна, так сказать, фамильная черта.

Ехали молча. Пул по натуре своей не был многословен. А Анна хоть и любила поговорить – если видела, что человек этого не хочет, разговор первой не начинала. Так произошло и в этот раз. Молча доехали до дома. Припарковались.

– Жди здесь. И да, забыла сказать – вот это твоё оружие. – Вручила тому автомат.

– Спасибо. Я всё думал, куда он делся. – Пул окончательно расцвёл.

– Всегда пожалуйста.

С этими словами вошла в дом. Пройдя в свою комнату, схватила горсточку брильянтов и побежала обратно.

– Вот. Держи. – Протянула небольшой мешок. Пул взял его, открыл. Обомлел. Глаза его стали идеально круглыми.

– Брильянты? Ты…

– Нет, не издеваюсь. Брильянты – это единственная нормальная валюта в условиях современности. Кризис, знаешь ли. Финансы лучше хранить в камнях, золоте, платине… – начала деловито говорить Анна.

– Ты права. Ладно, я поехал. Мне работать.

– Мне тоже.

– До новых таких же приятных встреч, Анна, – улыбнувшись для вида, заявил Мерсерс и уехал.

– Профессиональная показная вежливость. Не люблю. – С этими словами направилась в дом.

Время 6.35

Фишер проснулась под звон будильника. Недовольно нажала на кнопку. Время было раннее. Протёрла глаза. Потянулась. Тело налито свинцом, но в душе прилив сил. В разуме только одна злая мысль, как у большинства людей, что не выспались – ненавижу этот мир. Меня всё достало. Взяла себя в руки. Собралась с мыслями. Однако мысль «я устала» так ничем и не удалось выбить из головы.

Машинально направилась в душевую. Приняла контрастный душ, немного взбодрилась. Остатки сна улетучились прочь. Взор стал ясным. Однако голова немного болела.

– Надо собираться.

С этими словами быстро надела синее простое бельё, синие драные джинсы, белую майку и чёрную тонкую кофту. Поверх набросила камуфляжный кардиган. Вспомнила о том, что перед отъездом Анна обещала дать оружие. Направилась вниз и стала свидетельницей разговора Ника и неизвестной ей молодой женщины. Затаилась около дверного наличника. Стала слушать. Было очень интересно. Собеседников она не видела. Слышала лишь их голоса.

– Оливия, уходишь уже? – спокойно и размеренно спросил Ник.

– Да. Я рада бы остаться, но не могу. Моё начальство в Чикаго будет очень сильно злиться на меня.

– Понимаю. Мне Логан доложил интересную информацию.

Ник говорил спокойно. Размеренно. Даже немного туманно. Создавалось такое впечатление – что-то скрывал.

– Это какую? – удивилась женщина.

– Про твоё психическое здоровье.

– Я нормальная, – недовольно бросила Оливия.

– Я в этом не сомневаюсь. Просто таким людям, как ты, иногда нужна помощь. Ты солдат. Воин. Лётчица. У тебя этого не отнять. Это было твоей жизнью – и этого не стало. Отчасти я знаю, каково это. Я не беру уже в расчёт, что у тебя местами раздвоение личности. В тебе сидят два человека, и один из них постепенно уходит. И не буду говорить о том, что женская психика слабее мужской, – продолжил вещать Кейдж. Голос был спокойным и размеренным. Но в то же время в нём чувствовалось проникновенность и желание помочь. Фишер невольно показалось – Ник стал этаким доктором, что может излечить душу.

– О чём ты говоришь? – удивилась Оливия.

– После лечения в плену тебе дали новое имя и фамилию. Новую жизнь. Верно?

– Так точно, – по-армейски ответила Оливия.

– Дело в том, что твои мозги обработали психотропными веществами. Превратили тебя в бойца. Даже не в бойца – в машину для убийства. Лишили воспоминаний. Того имени, что у тебя было. Заставили забыть свою прошлую жизнь. Тогда, после лечения, вышел другой человек. Не Оливия Нуясиянен. А Кичи Катсу. Человек, не знающий пощады. Жалости. Сострадания. Всё, что тебя заботило, это повышение по службе. Верно?

Ник выдержал небольшую паузу, давая понять – он ещё не закончил.

– Ты жаждала служить. Хотела быть полезной. Искала себя. Так ведь? – продолжал Ник расспросы. Пытался понять, где зарыта проблема.

– Да. Только не искала я себя. Я нашла себя. Снискала уважение коллег, страх и трепет врагов, – с оттенком гордости заявила Нуясиянен. Она словно вернулась в то время. Прочувствовала, каково это. Быть ценимой своими и вызывать ужас врагов.

– А после войны тебя словно выкинули. Ты хотела вернуть былую жизнь, но нет. Не вышло. Тогда ты превратилась в алчущую денег личность. Тебя только и интересовали деньги да выпивка. Но теперь пробивается старая, добрая Оливия. Это будет очень неприятно. Ты, наверное, уже испытывала непонятное ощущение в голове?

Снова небольшая пауза.

– Может быть, видения. Галлюцинации. Спутанность мыслей. Например, пробиваются воспоминания, кажущиеся тебе чуждыми и не твоими вовсе.

– Было непонятное. Как просветление, когда в плену услышала своё имя. Это не относилось ко мне. Просто противницу звали Оливия. Этого имени я не слышала три года, а тут всплыло. Не знаю. Что-то надломилось во мне. Что-то треснуло. Рухнуло. И такое чувство, что это ещё не конец. Ведь трещина на дереве не становится меньше – только разрастается. Так, наверное, и с моим разумом.

Нуясиянен говорила немного испуганно. Фишер чувствовала – в душе женщины зарождается хаос мыслей. Путаница. А это порождает ветры страха, трепета.

– Это не конец. Будет ещё очень много таких вот надломов. Трещин. А учитывая, что тебя пичкали препаратами… Ты не испытывала никакой жалости и угрызений совести. Всё это вернётся. Проснутся и совесть, и жалость. Твоя бесчувственность – это действие психотропов. Азиатские солдаты были обучены специальной эмоциональной технике. Она позволяла им эмоционально меняться прямо на глазах. С западными людьми всё по-другому. Западные люди в большинстве своём не могли освоить эмоциональную технику. Другая ментальность. Другой склад ума. Иная культура.

– Я ничего такого не слышала… – удивилась Нуясиянен до глубины души.

– Потому что тебе ничего не говорили.

– Но для чего было пичкать психотропами нас – лоялистов? Для чего солдатам нужна была эта техника? Не понимаю.

Оливия начала душевно метаться из стороны в сторону, словно лев в клетке. Не знала, что ей делать. Что думать. Как быть. Ник продолжал тем временем сохранять железное спокойствие. Фишер слушала и буквально захлёбывалась интересной информацией. Сталась впитать в себя каждое услышанное слово.