Николай Шагурин - Эта свирепая Ева (Сборник)

В пути сюда…

Но… гаснет эхо древнего мифа в свете новейших данных. Свои «бермудские треугольники» вдруг обнаруживаются не только в Атлантике, но и в Средиземном, даже в Южно-Китайском море. Доныне не раскрыты тайны многих бесследно исчезнувших кораблей.

Арман Дюверже. (Журнал «Сьянс э ей», Париж).

— Послушайте, Мишель, до сих пор вы были аккуратны и исполнительны как хороший служака вас ценили. Но этого я от вас просто не ожидал…

— Но, господин Вебер…

— Никаких «но»! Вы совершили возмутительную глупость и грубейшим образом нарушили дисциплину. Я буду накладывать на вас взыскание…

Голоса доносились из-за полуоткрытой двери: один низкий, басовитый, раздраженный, другой — высокий, сиплый. Разговор велся на немецком языке, которым Андрис, как многие латыши, владел вполне сносно.

Над Андрисом был потолок, выкрашенный кремовой масляной краской, в центре которого находился круглый матовый плафон, излучавший несильный, ровный свет.

Андрис лежал на койке в одних трусах, до пояса прикрытый грубым одеялом. В затылке ломило, как после тяжелого похмелья. С трудом, ощущая скованность во всем теле, он повернул голову и осмотрел помещение. Это была каюта с такими же кремовыми стенами, обставленная по-корабельному скупо стол, табурет, шкафчик для одежды. Небольшие круглые часы на стене. Где-то в стене шелестел скрытый вентилятор. Иллюминатора не было, но дверь тоже была корабельная, металлическая с резиновой окантовкой, наглухо задраивающаяся, с комингсом внизу.

Андрис начал припоминать: да, он был на шлюпке с Евгением Максимовичем, Скобелевым и другими. «Положение трудное, но не безнадежное», — сказал Кудояров. Потом рассказывал про медузу. Потом Скобелев стал раздавать воду и первому налил ему. Дальше все было как ножом отрезано и, тужась вспомнить, Андрис только сильнее ощущал, как наливаются болью жилки в мозгу. Память была, как птица, залетевшая в комнату: бьется о стекло — впереди — простор, но преодолеть невидимую преграду невозможно…

Андрис закрыл глаза. Когда он снова поднял веки, то увидел около койки двух человек: приземистого, почти квадратного, толстяка с красной физиономией и высокого очень худого старика с лицом, покрытым густо-коричневым загаром и изрезанным глубокими морщинами. Оба они были одеты в легкие курточки с короткими рукавами из бумажной ткани в мелкую голубовато-зеленую клетку: медные пуговки придавали этому одеянию вид униформы.

— Где я? — спросил Андрис, приподнимаясь.

Вопрос остался без ответа. Толстяк рассматривал Андриса с явным недоброжелательством.

— Шпрехен зи дойч?

Андрис мотнул головой.

— Да!

— Вы немец?

— Нет.

— Англичанин? Француз? Испанец?

— Латыш, — сказал Андрис.

— Эмигрант?

— Нет, из Советской Прибалтики.

— Советской?

Немец отступил на шаг и хлопнул себя по ляжкам.

— Этого еще не хватало! Ну зачем вам понадобилось тащить на борт этого утопленника?! — обратился он к своему коллеге все с той же раздраженной интонацией. — И откуда он взялся?

— Откуда он взялся — этого я не знаю, — отвечал старик. Но я уже докладывал вам, господин Вебер: простое чувство человечности не позволило мне равнодушно видеть гибнущего…

— Человечность, человечность! — передразнил толстяк. Скажите еще: гуманность, милосердие, сострадание… Ах, Рузе, Рузе! Когда вы уже избавитесь от этих жалких, никого и ни к чему не обязывающих понятий! Слова, пустой звук! Станьте, наконец, мужчиной, Мишель!

— Извините, господин Вебер, но мне кажется…

— Кажется, кажется… Мне нужна не ваша дурацкая человечность, а наша безопасность. Нужно было предоставить ему спокойно опуститься на дно. Ну скажите, где тут логика: спасать человека, чтобы затем неизбежно отправить его туда тем же курсом? Что, в виде взыскания, я и поручу вам. Но прежде надобно допросить его.

Вебер снова обратился к Андрису.

— Вы должны сообщить нам, кто вы и каким образом оказались в воде?

Андрис с трудом поднялся и сел.

— Может быть, вы прежде скажете мне, на каком корабле я нахожусь?

— Попрошу отвечать на вопросы. Спрашивать будете потом!

— Я член экипажа советского научно-исследовательского судна «Академик Хмелевский». Пилот гидровертолета, приданного этому кораблю. Я и еще пять моих товарищей потерпели на вертолете аварию и оказались на шлюпке в открытом океане.

— Как же вы очутились за бортом? Ведь на поверхности был полный штиль. Ведь не ваши же товарищи выбросили вас…

— Это исключено. Помню только, что я находился в шлюпке.

— Странно, очень странно и неправдоподобно… — Вебер пожевал губами. — Не то ли это судно, на борту которого находится знаменитый профессор Румянцев?

— Профессора Румянцева нет на «Академике», — отвечал Андрис. — Насколько мне известно, он находится сейчас… э-э-э… на острове Буяне.

Рузе, молча слушавший этот диалог, удивленно поднял брови.

— Скажите: почему вам не оказали помощь? Ведь у вертолета была, конечно, радиосвязь с судном.

Но тут Андрис ощутил озноб и сильнейший приступ тошноты.

— Ладно, пока хватит, — брезгливо сказал немец. — Подождем пока он очухается. Мишель, дайте ему подкрепиться чем-нибудь да присмотрите, чтобы он не совал нос дальше туалета. Потом я решу, что с ним делать. Наделали вы мне хлопот, болван этакий!

Господин Вебер, продолжая ворчать, удалился. За ним вышел Рузе, но вскоре возвратился с подносом, на котором стояли стакан и еда.

— Выпейте это, может, полегчает, — сказал он, к великому удивлению Андриса, на чистейшем русском языке. Усевшись на стул и положив руки на колени, он уставился на Андриса и покачал головой. На лице его, напоминавшем выжженные солнцем руины, во взгляде усталых глаз Андрис читал сострадание, жалость, желание придти на помощь, — именно те чувства, которые герр Вебер начисто отрицал.

— Ну, парень, влипли вы в историю, должен я вам сказать, — грустно обронил Рузе. — В общем — из кулька в рогожку.

— Да скажите же, наконец, на каком судне я нахожусь? взмолился Андрис.

Рузе помялся, будто не решаясь раскрыть ему правду.

— Вы не на судне. — Он оглянулся, встал, плотно закрыл дверь. — Вы — на подводной станции.

— Как, как? — переспросил ошеломленный Андрис. — На какой станции?

— Собственно, не на самой станции, а в верхней ее части…

Из дальнейших расспросов и коротких, отрывистых ответов Рузе Андрис уяснил, что станция помещается в кратере потухшего подводного вулкана, поднятого некогда могучей катаклизмой почти к поверхности океана. Секция, в которой находился Андрис, имела чисто административное назначение, это был, так сказать, контрольно-пропускной пункт. Сама станция («целый промышленный комбинат» — как пояснил Рузе) располагалась значительно ниже.