Вадим Кирпичев - Трудно быть Рэбой

— Ах да. Меня тут должны зарезать на днях.

Теперь уже Рыжий расхаживал из угла в угол. Он размышлял, и, что немаловажно, размышлял вслух.

— Поднять руку на первого министра, боевого магистра Святого Ордена, столп веры, славу дворянства? Я просто ума не приложу, кто именно из ваших подданных способен исполнить столь неслыханное злодейство.

— Намекаете, что меня с удовольствием зарежет каждый?

— Что вы, что вы, ваше преосвященство. Только кто посмеет?

— Найдется добрый человек, — остаток фразы дон Рэба швырнул как кость, — Румата Эсторский сделает это.

Неизвестно чему хохотнув, рыжий черт поправил пустые ножны и спросил:

— Позволительно ли мне выразить свои сомнения?

Министр кивнул.

— Тогда я посмею возразить и, не указывая на другие многочисленные трудности, сделать это следующим образом: Румата Эсторский, как вы верно заметили, относится к так называемым «добрым людям», и он не способен на столь жуткое преступление.

— Способен. При этом он еще изведет изрядное количество простого люда. Что касается добрых людей, то все самые жуткие преступления этого мира совершаются вовсе не злодеями, а так называемыми «добрыми людьми».

— Вам виднее, ваше преосвященство, но как быть с главным препятствием? Я вижу, вы меня отлично поняли: речь идет о самом Румате Эсторском. Странный человек. Странный. За все годы слежки он еще ни разу не замечен в душегубстве. Такой вот благородный дон. Оригинал. То ли обет дал, то ли по каким высоким соображениям, говорят, бывают и такие, но не убивает он, и все тут. А ведь встречал, встречал я таких чистюль, и неоднократно. Знаете где?

— Я слушаю.

— В монастырях. Там полно таких хилых графских сыночков с чернотой под глазами. Их папаши назлодействуют, изведут кучу народу, а сыновья потом не знают, как эту кровь отмолить.

— Здесь не все так просто. И к делу, к делу!

— Ах да, мы же о Румате. Но с ним все ясно: он не убивает… людей. В таком случае все зависит от самого дона Рэбы.

— Говори.

— Вот если бы означенный дон Рэба мог предстать в глазах благородного дона Руматы н е с о в с е м человеком.

Рэба внимательно посмотрел на Рыжего. Прохвост и глазом не моргнул.

— Это возможно.

— И как бы это богопротивно ни звучало, но заодно создать у благородного Руматы Эсторского впечатление, что дон Рэба связан с силами сатанинскими…

— Такое впечатление создано.

— Отлично! Тогда состряпать планчик по убиению раба божьего Рэбы труда не составит. Какой благородный дон устоит перед соблазном очистить мир от порождения ада? Минуточку.

Рыжий взял со стола разряженный арбалет, щелчком крутнул медное колесико. Задумался. Лицо отсутствующее, вдохновенное, не от мира сего. Да — а, интрига, сочиняемая сейчас Рыжим, будет посильнее любых стишков Руматы. Зная способности своего помощника, Рэба в этом ни секунды не сомневался. Рыжий кардинал, как порой называл его про себя первый министр, обладал в этой области уникальными способностями.

Откинувшись в кресле, Рэба рассматривал помощника. До чего все-таки безжалостны волны времени. По-прежнему обаятелен, как встарь хорош, но уже проутюжили рыжие кудри две залысины, ав придворных заботах и хлопотах давно выцвела знаменитая задиристая ухмылка, которая еще несколько лет назад не сходила с лица Рыжего даже на виселице. Собственно, под виселицей дон Рэба и познакомился с Рыжим.

Вешали Рыжего. Звался он тогда Рика Весельчак и был действительно весел, молод, задирист, чубат и невероятно, дьявольски дерзок. Голодные, злые от трехдневной погони бароны уже ладили на перекладину добрую пеньковую веревку, уже созвала баронская челядь окрестный люд на казнь, уже волокли к виселице Рику Весельчака, дабы не повадно было означенному Рике обыгрывать на постоялых дворах баронских недорослей при помощи костей с запаянным свинцом, красть баронских лошадей, соблазнять дев невинных, выдавать себя за состоятельного соанского купца и обкрадывать под ложным видом сим гостеприимных обывателей и прочая, и прочая, и прочая…

Глашатай зачитывал список злодеяний, а Рыжий лишь дерзко скалился да перемигивался с двумя пухленькими селяночками, на свою беду оказавшимися в первых рядах и обещал так сплясать на виселице в паре со смертью, как никто с нею не плясал.

Рэба ценил людей, умеющих умирать, всегда старался перетащить таковых на свою сторону, но в тот день ему просто повезло. Им повезло. Не помогли бы никакие заверения, что забирает он Рику Весельчака, дабы допросить люто и казнить прилюдно; остервеневшие бароны, питавшие к дону Рэбе особую любовь, уже нехорошо улыбались, уже надвигались, поигрывая плечиками и явно подумывая, а не повесить ли их на пару, когда подоспела рота гвардейцев, а за ней и отряд арбалетчиков.

Так-Весельчак очутился при дворе в качестве одного из слуг дона Рэбы. Рика-облаза, этот хорошо завихренный барбос, пришелся к королевскому двору как нельзя лучше, но хватило его ровно на неделю скучной придворной жизни. За это время он выполнил пару мелких поручений, перессорил всю челядь, соблазнил тройку королевских фрейлин и сбежал к своим дружкам-бандитам, прихватив в качестве сувенира кошелекс пояса самого Рэбы.

В последующем Рика Весельчак умирал еще не один раз. Он умел умирать. Можно сказать, он любил это дело. Через год Весельчак был сожжен на костре специальной комиссией Святого Ордена «за отъявленное безбожие, закоренелое язычество, отягощенное связями с демонами и попиранием святынь». На самом деле под «попиранием святынь» имелась в виду невероятная по масштабам афера со «святыми индульгенциями-универсумами», которыми Рика Весельчак и иже с ним наводнил практически все области Империи, за десять грошей гарантируя купившим индульгенцию-универсум спасение души, удачу в делах, избавление от любой болезни, ну и там по мелочам: хорошего мужа, праведное богатство и исполнение любых богоугодных желаний. Но то ли у верующих желания оказались не богоугодные, то ли сам Всевышний обиделся за оценку его трудов, то ли подействовали разоблачения Святого Ордена, но вскоре наваждение у народа прошло и во всем Арканаре было не сыскать старушки, которая бы не мечтала подбросить хворосту в костер для Весельчака.

Еще через год Рику Весельчака утопили. Случилось это на рудниках, некогда заложенных высокоученым алхимиком Ботса. И опять привселюдно, опять под безумно-восторженные вопли толпы, на этот раз вольных рудокопов, отдавших ему годовую добычу серебра в обмен на фальшивые расписки и обещания превратить сдаваемое серебро в червонное золото. И все почему-то видели дипломы всевозможных Академий, пышный патент «королевского алхимика», и никто не обратил внимания на рыжие вихры, просвечивающие сквозь белокурый парик. Ни золота, ни тем более своего серебра рудокопы не увидели, удовлетворившись очередным утоплением рыжего прохвоста. Потом Весельчака вешали, четвертовали, колесовали, распинали, побивали камнями, сажали на кол, и каждый раз побеждал незыблемый закон Средних веков: человек, укравший не просто много, а баснословно много, не горит в огне, не тонет в воде, его не берет ни сталь, ни веревка, ни кол осиновый. Да и дружки злодейские всячески помогали. Их у Рики было достаточно. В умении купить народную любовь на украденные у народа деньги с Рикой еще поди потягайся.