Ирина Ванка - Фантастические тетради

Но сквозняк оробел, и Альба кое-как, на еле гнущихся ногах вышел на крыльцо.

У кромки озера, сгорбившись и укутавшись в стеганый пуховик по самую макушку, неподвижно возвышался Гренс-старший. Перед ним торчала долговязая удочка толщиной с оглоблю, которую вполне можно было принять за шлагбаум, если б с ее противоположного конца не свисала цепь с поплавком, который за внушительные размеры можно было назвать буем. Гренс время от времени жал ногой на педаль, укрепленную на противовесе этой нелепой конструкции, и длинная стрела плавно ходила вверх-вниз, приподнимая буй за макушку. Хищный взгляд папы-Гренса ритмично ходил вслед за буем, но при виде приближающегося Альбы вмиг утратил свой хищный блеск.

— Садись. Замерзнешь стоять. — Он укутал Альбу в свой пуховик и усадил рядом. — Ботинки не промокнут? Ну, гляди… А то сапоги дам. Надо будет еще одно одеяло достать. Погода совсем испортилась. Середина мая, а того гляди, снег пойдет. Черт те что творится… черт те что… — вздыхал он, подпирая бороду шипованной «ладонью» рукавицы.

Альба понимающе кивал. Действительно, в нижнем павильоне погода была лучше. Но Голли просил в присутствии отца о нижних павильонах не упоминать. На всякие прочие разговоры табу не распространялось, и Альбе было чрезвычайно интересно и непонятно, зачем на ладонях рукавиц шипы?

— Ты голодный? — перебил его мысли Гренс. — Козье молоко горячее кушать будешь? — Он, не дожидаясь ответа, оставил рыбалку и побежал в дом ставить на печь котелок с молоком, а Альба, едва успев проводить его взглядом, услышал лязг цепи. Буй взлетел над водой, как резиновый мячик, с шумом шлепнулся обратно и, сделав несколько безуспешных попыток уйти на дно, принялся плясать в фонтане брызг.

— Дядя Ло! Дядя Ло! Клюет!

Дядя Ло с разбега, прямо с крыльца, вбежал в озеро, едва успев поднять голенища сапог.

— Держи удочку, Альберт! Вот он! — Гренс вцепился рукавицами в рыбину, но та вырвалась и дернулась так, что оборвала цепь, выскочила на мелководье, и они с Гренсом, как две лягушки, в брызгах выше головы скакали друг за другом, пока Гренс не загнал рыбу на песок и не набросил сверху брезентовую накидку.

Альба в оцепенении наблюдал это событие, стоя в обнимку с бревном, которое уже не было похоже ни на удочку, ни на шлагбаум, а лишь жизнеутверждающе указывало в небо, позвякивая обрывком цепи.

— Вот он какой! — воскликнул Гренс, наваливаясь всей массой на добычу. — На Земле такого не поймаешь. На Земле таких нет. Желтое мясо. Вкуснотища!!! — Он мечтательно закатил глаза, но деликатес собрался с духом, врезал ему хвостом по самой нежной части организма, выскочил из-под накидки и был таков. До глубины ему оставалось три хороших прыжка, но чудище отчего-то передумало спасать свою чешую и припустилось прямо на Альбу.

Таких рыб Альба действительно еще не видел. Встретив такую рыбу на Земле, наверняка испугался бы до смерти. Морда у этого существа была совершенно не рыбья: тупая, зубастая, с одним глазом во лбу и торчащими вперед усами. Альба от неожиданности подпрыгнул так высоко, как не смог бы даже на здоровых ногах, а Гренс, переведя дыхание, подхватил свой брезентовый сачок и устремился в погоню.

К приходу Голли все было в полном порядке. Альба и дядюшка Ло сидели на кухне у печи, над которой сохла мокрая одежда, хлебали горячее молоко из глиняных склянок, а строптивая рыба была побеждена, выпотрошена, повешена в чулане и заперта на засов.

— Только не говори Голли, — предупредил старший Гренс, — для него это сюрприз.

Но Голли, вернувшись, лишь удивленно посмотрел на развешенные у печки штаны.

— Ты что, отец, опять из лодки выпал?

Дядя Ло только почесал свою дремучую бороду и ничего не ответил.

Ужин происходил в торжественном молчании, изредка нарушаемом лязгом посуды, чавканьем и хмыканьем старшего Гренса по поводу плохо проварившейся картошки. Альба ни за что бы не догадался, что это картошка. Скорее это было похоже на вареный абрикос огурцевидной формы, розового цвета с толстой кожурой, которую вообще ни с чем сравнить было невозможно. Гренс-старший употреблял это с соленой сметаной и закусывал сочным стеблем растения, похожего на ревень, который, очевидно, заменял ему хлеб. При всем этом на столе присутствовали пестрые вареные яйца, миска меда, орехи величиной с кулак и мелкие запеченные в зелени кусочки мяса, по вкусу напоминающего креветку, но при жизни, как объяснил Голли, они были обыкновенными древесными гусеницами, которых везде навалом, главное, знать, какую ветку потрясти. Голли несколько раз пытался объяснить Альберту, откуда взялся столь необычный картофельный сорт, как он прекрасно растет на нижних ярусах заповедника, где климат значительно теплее, и возле каких болот его лучше всего выкапывать. Но дядя Ло никак не пытался поддержать тему застольного разговора. Напротив, то и дело сердито поглядывал на сына, давая ему понять, что картофельная ботаника — вовсе не та тема, которой следует развлекать гостя; что право выбора достойной темы он оставляет за собой и намерен воздержаться до той поры, когда рот будет свободен от посторонних предметов.

Дожевав последний стебель «ревеня», Гренс торжественно отодвинул от себя тарелку, откинулся на спинку стула и развернулся к Голли:

— Что тебе рассказывал дядя Феликс обо всей этой истории?

— О какой истории?

— Не дури мозги, — начал сердиться Гренс, — ты достаточно часто там вертишься, чтобы знать, для каких таких целей ему понадобился Альберт?

— Он не может пригласить его в гости на каникулы?

— Ты учишься, сынок?

Альба отрицательно помотал головой, а Голли осторожно наступил ему на ногу под столом.

— Он собирался меня лечить.

— Как, лечить? Ты болен?

Голли еще раз наступил Альбе на ногу.

— Говорил я ему, — воскликнул Гренс, — что добром не кончится! Сто раз говорил! Ему всегда было наплевать! Даже на собственного ребенка! Позволил сделать из себя получеловека и после этого рассчитывает иметь здоровых детей… А мать? — обратился он к Альбе. — Твою мать, кажется, зовут Наташей?

Альба кивнул.

— Я немного был знаком с ней. Хорошая девочка… самостоятельная. И она воспитывала тебя одна все эти годы? А проклятые папаши только сейчас соизволили поинтересоваться твоим здоровьем?

— Дядя Феликс не знал о его существовании, — вступился Голли.

— Ерунда это! — отрезал Гренс и поднялся со стула. — Он не мог не знать. Твой дядя Феликс большой проходимец, но не идиот! Может быть, он не хотел знать… так это совсем другое дело. Так что у тебя болит, мальчик мой? — склонился он над Альбой.

— Отец, перестань, — не унимался Голл, — твои настойки ему не помогут.

— Дай ему сказать. Здесь я решаю, что поможет, а что не поможет.