Ирина Ванка - Фантастические тетради

Но не будем сильно удаляться от темы. Лучше попробуем провести черту между протофактурой и началом цивилизации так, как этого требует классическая земная наука. Хоть само понятие черты будет условным. Не каждый фактуролог станет искать достойный ответ на «земные» вопросы. Задавая их, вы, вероятнее всего, подорвете свой авторитет, и он вообще прекратит обсуждать с вами профессиональные темы. Традиционная фактурология считает критерием начала фактуры попадание в МВС! Я по-прежнему считаю таким критерием субстанцию личности, хоть и признаю — моя точка зрения необъективна. Главный нюанс различия двух взглядов на одну проблему заключается в том, что в МВС! мутирует даже сама астрофизическая структура. В дебрях этого глобального процесса нормальному человеку делать нечего, потому что им занимается страшная наука ФПГ! — фактурология пространственной гарвалистики, к которой мне ни с какого боку не подступиться. Мы же на периферии этой науки ограничимся примитивной гарвалистикой, в которую вполне вписываются экстрамутагенные свойства фактур. И, рассматривая естественную фактуру, ни за что не вылезем за планетарные масштабы. Только уточню мимоходом, что условия возникновения естественных фактур в классическом варианте охватывают скорее миниатюрные зоны, «пояса» галактик, схожие однотипные фрагменты астрофизических построений, поэтому возникновение единственной в мироздании планеты, пригодной для жизни, — чистейшая антинаучная фантастика.

Несмотря на то, что МВС! до некоторой степени закрывает собой «черную дыру» под названием «возникновение жизни из ничего» (примерно как картина закрывает пятно на обоях), вопрос о курице и яйце остается по-прежнему актуальным. Дело в том, что до возникновения серьезных фактурологических наук Ареалу были известны случаи так называемых псевдоестественных фактур. Когда вполне, казалось бы, самостоятельная цивилизация не умышленно, а то и по нелепой небрежности, оказывалась порождением другой цивилизации, стоящей на порядок выше во временной координате. Это похоже на феномен «нечаянного папаши», природа естества, понятное дело, знает своих детей, а «отец», случайно погостивший на ее территории, может и не догадываться, кому передал по наследству свой генофонд.

Первые же специальные исследования в этом направлении увенчались настоящей сенсацией. Оказалось, из всего каталога естественных фактур, известных на тот момент, порядка 90 % псевдоестественного происхождения и 10 % — под большим вопросом. То есть абсолютной гарантии Естества не было нигде. Фактурологи вышли из положения просто: они абстрагировались от приставки «псевдо» и сохранили каталог без изменения, руководствуясь при этом почти аритаборским тезисом, что случайность — есть закономерность высшего порядка. И лишь по прошествии времени, с появлением теории МВС! и науки ФПГ! самые дотошные поборники истины, проанализировав оставшиеся 10 %, извлекли из недр хаоса еще один принципиальный вопрос: а существует ли вообще естественная фактура в естественной природе? Может ли ребенок быть зачат без помощи мужчины? Что в таком случае первично — мадам или месье? Курица или яйцо? Но загадки такого рода на уровне Ареала решаются просто: сначала доказывается, что первична курица, затем доказывается, что первично яйцо, и только потом предпринимаются поиски разумного компромисса между двумя противоречивыми доказательствами. Надо сказать, что любая форма компромисса рискует оказаться притянутой за уши, а в этом случае она вообще осталась без ушей, но единственной моделью, худо-бедно устраивающей всех, оказалось «замкнутое кольцо»: попробуйте угадать, где оно начинается и где заканчивается. Точка отсчета условна: в какую сторону ни пойди, все равно к ней вернешься. Поэтому сам вопрос о возможности существования естественных фактур теряет смысл в рамках одной лишь фактурологии. Однако эта тема была и остается одной из отправных точек, которая тем и хороша, что бездоказательно очевидна и вместе с тем доказуемо невероятна. Но эксплуатировать ее зачастую не имеет смысла. По счастью, доказуемо очевидных феноменов в фактурологии пока хватает.

— Откуда ты знаешь, что ингурейских вулканов было пять? — прошепелявил Махол, не вынимая изо рта кисточки, но понял, что допустил бестактность. Если что-то и могло загнать Бароля в тупик, то прежде всего — этот вечный беспардонный вопрос, с детства набивший оскомину. «Откуда ты знаешь, — спросил как-то раз Саим, — что планета круглая? Ты не должен верить легендам. Ты должен иметь трезвый, рациональный подход к вещам». Откуда ты знаешь, что вулканы взорвались в Ингурее? С чего ты взял, что их было пять? Тебе приснилось? Ты видел сам или расспрашивал свидетелей, умерших тысячи лет назад? Эти недоразумения преследовали Бароля с тех пор, как он впервые взял в руку перо и почуял запах папируса, — в тот момент ему показалось, что жизнь началась именно здесь и сейчас, а закончится так нескоро, что можно не торопиться и каждую букву выводить с величайшим старанием и разумением. На свете было много такого, чего он не знал, догадывался, но если в чем-то был уверен — значит, был уверен всецело, абсолютно, несмотря на сомнения окружающих, и чаще всего оказывался прав. Будто его уверенность влияла на реальный мир больше, чем естественный ход событий.

Староприканским старожилам, натерпевшимся от войн и эпидемий, было известно много реальных событий истории. От основания в Анголее Папалонского университета до той поры, когда анголейская раса была стерта с лица планеты. Пять вулканов проснулись в одночасье… или их было двадцать пять… — Ингурея была высочайшей точкой мира. Но стихия, сравнявшая с горизонтом горный массив, лишила оставшихся в живых ингурейцев не только исконной, веками намоленной прики, но и первых зачатков разума. Они обвинили во всем папалонских мудрецов, которые, то ли в силу своих претензий на вселенское господство, то ли вследствие неумелого обращения с оружием богов, якобы унаследованным ими, то ли еще непонятно из каких соображений, — собственнолично подорвали вулканы. Обезумев от ярости, ингурейцы сплотились в войско, вооружились чем попало и, одержимые местью, двинулись на Анголею отстаивать честь своего посрамленного божества.

Истории было многое известно о том, что ученые-анголейцы, проникшие в тайны мироздания глубже, чем сами творцы, так и не сумели противостоять дикому племени головорезов. А ингурейцы, разнеся в пыль университет, впервые увидели чернила и папирус. Когда бойня докатилась до Фарианских земель, вояки не церемонились и резали всех без разбора. Единственное, что могло отсрочить смерть жертвы, — это ее умение писать. Ингурейцы отличались чрезмерной набожностью и церемонию расправы над писарем начинали с отрубания рук. Дети воинов не знали иных игрушек, чем кости и черепа, — но руки, владевшие таинством письма, на жертвеннике были неприкосновенны. Ингурейский покровитель никогда не пользовался авторитетом в пантеоне, и уж если богомолы возносили молитвы всем богам — Ингура упоминали последним. Лишь после многолетних погромов, когда в чудом уцелевших приках молиться стало некому, кровожадное божество переместилось во главу списка.