Сергей Другаль - Первый Контакт (Сборник)

Назвать эту догадку гениальной не могу, но для Васи уже прогресс. Вася силен не этим. Он силен своими душевными качествами, своей непосредственностью и телепатическими способностями. Однако суть не в этой очевидности. Природа ничего зря не делает, и если у меня вылезли волосы, если появились травоядные устремления, то для этого должна быть глубинная причина, пока нами не постигнутый смысл. Кстати, о волосах: они восстановились. Я бы даже сказал, с избытком, ибо, будучи брюнетом от рождения, я сменил масть. Вырос новый волос, не желтый, не рыжий, не коричневый, а цвета шерсти эрдель-терьера и той же густоты. Но не это ставит всех в тупик. Забегая вперед, скажу, что, когда мы вернулись на Землю, у меня стали рождаться внуки с такой же собачьей шерстью. Поскольку никто из моих детей, их жен и мужей отродясь в космосе не бывал, возник вопрос: с чего бы это? При попытках найти ответ не у одного десятка земных ученых поехала крыша. А я привык, зато зимой хожу без шапки, подшерсток греет. Одно неудобство: как весна, так линяю, приходится выщипывать волос.

Через пару дней я, преодолев с помощью карчикалоя и Васи ощущение страха от вида фланирующих неподалеку хищников, добрался до озера и ушел под воду. На мне был костюм с полной гидроизоляцией, двухбаллонный акваланг и маска без загубника: мы сделали все, чтобы меня больше не коснулся донный туман.

Я улавливал сигналы от божьей коровки, которую мы снабдили маячком еще на берегу, когда она только собиралась нырять. Объект очень удобный для наблюдения из-за малой подвижности.

Эта животинка висела в полуметре от дна и ничем не интересовалась — воплощенная флегма. Я похлопал ее по спине и разместил на якорях фиксирующую аппаратуру. Теперь она окружена телекамерами, и все, что с нею случится, мы будем знать. На всякий случай я побыл с полчаса рядом, убедился, что охоты к перемене мест божья коровка не проявляет, соседи, мирно плавающие в тумане, нелюбопытны, каждый вроде как углублен в собственные переживания.

Я всплыл, залез на плотик и прилег отдохнуть. На берегу суетился карчикалой, и я лишний раз подивился несоответствию его внешнего облика и внутренней сути. Положив подбородок на колени, о чем-то размышлял Вася. Ничего, подумал я, это ему полезно, размышлять. Летяга снизилась надо мной, один ее глаз был неестественно свернут в сторону, я оглянулся: два поплавка с камерами, сорванные с якорей, плавали неподалеку.

Пришлось снова натягивать маску и нырять. Божьей коровки на месте не оказалось, слабый писк маячка доносился откуда-то издалека, оставшиеся камеры смотрели на пустое место. Ладно. Я отцепил их от якорей, пусть всплывают, включил водометный движок, размещенный на спине между баллонами, настроил автопилот на поиск маячка и двинулся в сторону писка.

Это меня чуть не угробило, ибо не успел я промчаться и километр, радуясь усилению сигнала, как меня дернуло, перевернуло и поволокло зигзагами то вверх, то вниз, то в стороны. Ну да, я же на автопилоте, а этот лихой зверь, всуе названный божьей коровкой, непрерывно менял курс, и я метался за ним, как привязанный, ибо автомату одна забота — держать зуммер на усиливающемся звуковом уровне. Но какова прыть! Это продолжалось довольно долго, но нет такого живого сердца, чтобы выдержало гонку с железным мотором: я догнал зверя.

…Ничего похожего на божью коровку: крытый мехом удлиненный эллипсоид с ластами и усатой мордой. Ни дать ни взять земной тюлень. А на продырявленном ухе болтается серьга — тот самый маячок, который я самолично прицепил на ухо божьей коровке, когда она с присущей, ей неспешностью двигалась по песку к воде. Нужно ли обладать изощренной проницательностью нашего капитана или разухабистым интеллектом Льва Матюшина, чтобы понять происходящее? Не нужно. Вывод очевиден: в этом тумане, в бульоне из ферментов, гормонов, бесхозных хромосом, вирусов, фагов, осколков органических кислот и, конечно, неизвестных нам мощных катализаторов органических реакций, с животными происходят удивительные метаморфозы. Вообще говоря, ничего нового. На Земле это рутинное явление: гусеница превращается в куколку, куколка в бабочку… На Афсати, надо полагать, метаморфозам подвержены не только насекомые, но и другие формы жизни…

Я размышлял, лежа на поверхности озера, а рядом шумно дышало, не могло отдышаться то, что было опрометчиво названо божьей коровкой. Неподалеку на воде образовался бугор, и из него вылетела здоровенная мокрая птица с голой шеей, тяжелым клювом и жуткими когтями. Она, явно не водоплавающая, зависла надо мной, уставилась орлиным взором. Стервятник! Но я-то здесь при чем? А вдруг укусит или даже клюнет — меня, беззащитного… Хищный такой!

Я тихо ушел под воду, собрал за свисающие тросики камеры и потащил их к берегу.

Свои планерки мы традиционно совмещаем с ужином. Очень хорошо подводить итоги дня за гречневой кашей со шкварками, а намечать дела на день грядущий за фруктовым десертом. Десерт — это когда в прозрачную вазочку кладутся дольки мандаринов, кусочки абрикосов и груш и все заливается полусладким шампанским или, на худой конец, яблочным сидром. Потреблять надо, уже будучи сытым.

Ламель еще не закончил сервировку стола, как Вася сказал, ни к кому не обращаясь:

— Пусть мне кто-нибудь объяснит. Я, как поем, сразу тяжелею. Раньше этого не было.

— Когда раньше?

— Ну, лет сто назад.

— Вася! Тогда ты был на сто лет моложе. И твой растущий организм утилизировал все, что ты в него вводил.

— Так что ж, мне теперь меньше есть? — Вася хмуро задумался. — Нет, я на это не пойду. Аппетит на то и дан, чтобы его удовлетворять. — И он принялся за черепаховый суп. Лично я эту баланду терпеть не могу.

Еда беседе не помеха, а вот зрелища отвлекают. Особенно такое, где божья коровка, очнувшись от долгой неподвижности, стала, теряя шерсть, сворачивать свой панцирь, на глазах превращаясь в нечто похожее на выпрямленный банан. Дикое зрелище. Плоские ногтевые пластины на лапах отпадали — и уже у нее не ноги, а длинные упругие ласты. Еще с другого конца превращение не завершилось, а это кроткое травоядное ощерило зубастую пасть и, не теряя времени, хапнуло проплывающую мимо рыбку. А ведь в виварии даже бугорчатый арнольд по сравнению с божьей коровкой казался лютым хищником. Вот когда раскрылся зверский характер этой скотины: едва оформившись, коровка поглощала все, что плавало самостоятельно, — и рыб, и голых моллюсков, и полупрозрачных ракообразных. Никем не гнушалась. И все эти злодейства совершала, практически не трогаясь с места, в окружении телекамер. Потом эта божья напасть дернулась всем телом, взбрыкнула и исчезла, подняв со дна непроницаемую муть. Что она там делала на чистой воде, можно только предполагать. А ела б водоросли, слова бы не сказал в осуждение.