Ларри Нивен - Легенды Освоенного Космоса. Мир-Кольцо

Они посмотрели вниз, на внешнюю сторону Кольца — бесконечную, изрезанную поверхность. В центре ее было коническое углубление с блестящим дном. «Невозможный» закачался, как маятник, подвешенный на длинной нити; и кратер на мгновение осветился солнечным светом.

— …и вниз. Когда и она, и мы вылетим в пространство со скоростью 770 миль в секунду, то сможем приблизиться к ней, пользуясь двигателем скутера. А откуда я знал? Да ведь я все время говорил об этом. Разве я не упоминал о пейзаже?

— Нет.

— Именно это подсказало разгадку. А также упадок цивилизации, насчитывающей всего полтора тысячелетия! А все потому, что два метеоритных кратера совершенно изменили картину ветров. Знаешь ли ты, что вся трасса нашего путешествия пролегала от одного кратера к другому?

— Это малоубедительное рассуждение, Луис.

— Но оно оказалось верным.

— Да. И благодаря этому я еще увижу закат солнца, — тихо сказал кзин.

Луис удивленно взглянул на него.

— Ты?

— Да, иногда я люблю посмотреть на заходящее солнце. А теперь поговорим о «Счастливом Случае».

— Давай.

— Бели бы я завладел «Счастливым Случаем», моя раса подчинила бы себе весь Освоенный Космос, пока не наткнулась бы на еще более могучую цивилизацию. Мы забыли бы обо всем, чему с таким трудом научились, если говорить о мирном сосуществовании с другими видами.

Тяготение не изменилось. «Лгун», подвешенный на конце нити длиной в десять тысяч миль, взбирался следом за ними по склону горы.

— Это могло бы оказаться не так легко, если бы счастье нескольких сотен Тил Браун посчитало необходимым защищать Землю от нас. Однако честь требует, чтобы я хотя бы попробовал. — Кзин говорил совершенно спокойно, но Луис видел, что его товарищ испытывает противоречивые чувства. — Смог бы я увести своих братьев с дороги славы, ведущей к войне? Мои боги прокляли бы меня за это.

— Лучше не быть богом, Говорящий. Это тяжело.

— К счастью, проблемы нет вообще. Привод кукольников потребуется нам, чтобы уйти от взрыва в ядре Галактики.

— Это правда.

— А если я лгу? — неожиданно спросил кзин.

— Против этого я бессилен. Мне не перехитрить существо твоего уровня разумности, — ответил Луис.

В кратере вновь на мгновение вспыхнуло солнце.

— Подумай, как мало мы все-таки увидели, — задумчиво произнес Луис. — Мы преодолели сто пятьдесят тысяч миль за пять дней, а потом проделали тот же путь за два месяца. Это только одна седьмая ширины Кольца. А Тила с Искателем хотят пройти его вдоль…

— Глупцы.

— Мы даже не увидели края. Они увидят его. Интересно, что еще прошло мимо нас? Их корабли могли достигнуть Земли. Может, они забрали оттуда китов и кашалотов еще до того, как мы их уничтожили? Мы даже не добрались до океана. А люди, которых они встретят на своем пути… А пространство… Ведь Кольцо так огромно…

— Мы не можем туда вернуться, Луис.

— Нет. Конечно, нет.

— По крайней мере, пока не побываем дома. И не получим нашей награды.

Одна из сложнейших задач для фантаста — описать общество, основанное на принципиально иных ценностях и живущее по другим моральным законам, чем современное. Для писателя, работающего в области, где живое и в то же время дисциплинированное воображение на вес золота, это настоящий вызов. Разумеется, не все готовы его принять. Авторы антиутопий предпочитают анализировать тупиковые, на их взгляд, направления развития уже сложившегося социума. «Космическая опера» и иные чисто приключенческие жанры тяготеют к романтическому средневековью, спроецированному в далекое будущее. «Звездные короли» Эдмонда Гамильтона или «Звездные войны» Джорджа Лукаса с их лордами, императорами и световыми мечами — классика жанра. Тем же, кто все-таки готов рискнуть, остается либо классическая утопия, либо космическая НФ. В первом случае действие переносится куда-нибудь в более-менее отдаленное будущее, где это принципиально иное общество уже построено, во втором — на более-менее отдаленную планету. В СССР, где общие контуры грядущего были определены официальной идеологической доктриной, события чаще всего разворачивались в предположительно светлом и безусловно коммунистическом завтра. При этом Стругацкие, Ларионова, Булычев и другие не скрывали, что прототипами их героев стали «лучшие из современников». Тем временем их западные коллеги отважно бороздили пучины космоса в поисках странных и причудливых инопланетных цивилизаций. Стараясь при этом не утратить в своих поисках связь с метрополией. Так же, как ваши соотечественники, старались не забираться в совсем уж дремучее и не представимое будущее.

Удаленность во времени и пространстве подчеркивает контраст между существующим и возможным, между достигнутым и достижимым. Когда этот зазор особенно широк, произведение приобретает величественные черты эпоса, но в то же время читателю становится все труднее отождествлять себя с героями книги. Первые приходящие на ум примеры — холодная философическая проза Ивана Ефремова и Олафа Степлдона. Там же, где пространственная или временная граница смазаны, где семена будущего вызревают в дне сегодняшнем, а освоенный Homo Sapiens космос смыкается с космосом Чужих, рождаются синтетические жанры. Именно тут, на границе возникают самые острые конфликты и самые неожиданные рецепты их разрешения. И, соответственно, рождаются тексты — как правило, наиболее увлекательные и оригинальные.

Проследить, как будет меняться социум по мере проникновения в повседневную жизнь новых фантастических открытий и технологий — такую цель ставил перед своими авторами Джон Вуд Кэмпбелл, редактор легендарного журнала Astounding Science Fiction и один из столпов Золотого века американской НФ. Ядерная энергия, телевидение, дешевый частный автотранспорт — все это повлияло на наши представления о добре и зле, о том, «что такое хорошо и что такое плохо». Чаши весов сдвинулись едва заметно, на какой-то микрон, но изменения накапливаются, и кто знает, не даст ли рано или поздно их сочетание кумулятивный эффект?

Примерно в том же направлении двигались и создатели самых грандиозных «историй будущего» в американской фантастике тридцатых-пятидесятых: Роберт Хайнлайн, Айзек Азимов и присоединившийся к ним несколько позже Пол Андерсон. Антиутопия, космическая опера, фантастический детектив — все шло тут в дело. Но основой каркаса оставалось представление о социальных отношениях, готовых причудливо измениться под влиянием НТР. Это было главным. По мере того как человечество в книгах этих писателей осваивало космос, сперва ближний, а потом все более дальний, менялась не только техника — менялись люди, менялись отношения между ними. На глазах у читателя история делает очередной виток, и на Земле возникает замкнутое общество «Стальных пещер», Венера становится новой колонией, подчиняющейся лишь логике Империи, а в дальнем космосе между дикими, не похожими друг на друга мирами курсируют, поддерживая связь, корабли «Политехнической лиги»… Чем парадоксальнее общество, появляющееся на страницах романа, тем запутаннее получался кодекс правил, которыми приходится руководствоваться его гражданам. И в тем более пространные объяснения приходилось пускаться автору, чтобы создать максимально полную картину. Возможно, в этом одна из причин отказа писателей-фантастов от самого жанра подробной и детальной «истории будущего»? Или просто навалилось разочарование в предсказательной силе литературных прогнозов?..