Кейт Лаумер - Избранное. Т.1

Затем внезапно наступила передышка и стало слышно только тяжелое дыхание великана, похожее на звуки парового котла, и сдавленное рычание пса.

Тут я почувствовал боль в бедре и ощутил, что дыхание обжигает мне глотку. Футах в десяти от нас один из скорпионов приплясывал еще на своих ногах, но ближе не подходил. Остальные откатывались назад, жужжа и щелкая.

Я стал вылезать наверх, но огромная рука остановила меня.

— Пусть они сами подойдут… — голос великана прервался. Лицо его покраснело, и он с трудом хватал воздух широко открытым ртом. Но на лице его сияла улыбка.

— Тебе виднее, — сказал я.

— Твое маленькое оружие бьет не хуже настоящего мужчины, — заметил он вместо того, чтобы пройтись насчет моей глупости.

— Из чего они? У меня было такое впечатление, что я стреляю в легированную сталь двухдюймовой толщины.

— С ними нелегко справиться, — сказал он. — И все-таки мы прикончили девятерых, — он взглянул на собаку, которая, тяжело дыша, стояла мордой к противникам. — Вула прикончила шестерых. Впредь они будут осторожнее… — он запнулся, посмотрев на меня, на мою ногу.

Потом он опустился на колено и дотронулся до прорехи на моем скафандре, которой я не заметил.

Вид разорванного материала скафандра просто потряс меня. Его невозможно было пробить даже из игольного ружья — но одно из жал легко справилось с ним.

— До кожи не дошло, — сказал он. — Счастье сопутствовало тебе сегодня, Карл Паттон. Укол жала смертелен.

Что-то шевельнулось позади него. Я вскрикнул и выстрелил, и в тот же миг на место, где он только что стоял, прыгнул скорпион.

Я упал, перекатился и выстрелил ему в глаз, куда тотчас же угодила и дубина Джонни Грома. Я поднялся на ноги и увидел, что остальные уходят, спускаясь вниз по склону.

— Дурень чертов! — заорал я на великана. От ярости мой голос прервался. — Ты что, сам за собой проследить не можешь?

— Я в долгу перед тобой, Карл Паттон, — только и нашелся он, что сказать.

— К черту долги! Никто мне ничего не должен… и, соответственно, наоборот!

На это он ничего не ответил, только взглянул на меня с высоты своего роста и слегка улыбнулся, как улыбнулся бы взрослый расшалившемуся ребенку.

Я сделал пару глотков подогретого и обогащенного воздуха из баллона и почувствовал небольшое облегчение, но… очень небольшое.

— Может быть, ты назовешь мне свое настоящее имя, маленький воин? — спросил великан.

Я ощутил холодок в груди.

— Что ты имеешь в виду? — растерянно спросил я.

— Мы сражались бок о бок. И теперь нам следовало бы обменяться тайными именами, которые при рождении дали нам матери.

— Ах, магия, да? Джуджу? Таинственные и могущественные заклинания? Брось, здоровяк, с меня хватит и одного имени — Джонни Грома.

— Как хочешь… Карл Паттон.

И он отправился осматривать пса, а я стал осматривать поврежденный скафандр.

Сервомоторы ног лишились части мощности, и пострадал обогреватель. Это было плохо. Мне еще предстояло гнать великана довольно долго, прежде чем я смогу записать на свой счет выполнение миссии.

Когда через полчаса мы снова тронулись в путь, я все еще удивлялся, почему я так поторопился спасти жизнь человеку, которого должен убить?

Три часа спустя мы расположились на ночлег. Когда мы устроились в вытоптанных в снегу ямах, было уже темно.

Джонни Гром сказал, что скорпионы больше не вернутся, но я все еще никак не мог успокоиться в своих поврежденных доспехах. У меня было ощущение, что я заживо похоронен в темной глубокой безвестной могиле. Потом я, должно быть, уснул, потому что когда я проснулся, в лицо мне лился бело-голубой свет.

Над вершинами хребта взошла внутренняя луна — Корнус, изрытый кратерами диск, почти полный и висящий так низко, что, казалось, до него можно допрыгнуть и со звоном стукнуться об него головой.

При лунном свете мы двигались достаточно хорошо, особенно если учесть, что подниматься нам приходилось по склону ледника.

На высоте в сорок пять тысяч футов мы достигли перевала и некоторое время смотрели на расстилающуюся внизу долину и возвышающийся за ней хребет. Он отстоял от нас миль на двадцать и при ночном освещении казался серебристо-белым.

— Может быть, за ним мы обнаружим их, — сказал великан.

Голос его стал каким-то бесцветным, как будто потерял тембр. Лицо у него, похоже, было обморожено и онемело от ледяного ветра. Вула скорчилась за его спиной, выглядя подавленной и старой.

— Вполне, — сказал я. — А может, за следующим, а может, за тем, что позади него.

— За этими хребтами лежат Башни Нанди. Если твои друзья оказались там, то их сон будет долог — да и наш с тобой тоже.

До следующего хребта было два перехода. К тому времени, как мы достигли его, луна достаточно высоко уже поднялась и освещала окрестности призрачным светом. Но вокруг не было видно ничего, кроме бесконечного льда.

Мы сделали на льду привал, затем тронулись дальше. Скафандр из-за повреждения разрегулировался и теперь причинял мне неудобства; у меня начали мерзнуть пальцы на правой ноге. И, несмотря на то что по дороге я то и дело принимал горячие концентраты, а в вену мне через определенные промежутки впрыскивались стимулирующие средства, я начал испытывать усталость. Конечно, не такую сильную, как Большой Джонни. У него был измученный и голодный вид, и он передвигал ноги так тяжело, словно к ним было привязано по наковальне.

Он по-прежнему позволял себе и собаке съедать более скромные порции пищи, а мне выделял даже больше, чем себе.

А я по-прежнему совал то, что не мог съесть, в кармашек в рукаве и смотрел, как он мучается от голода. Но он был очень вынослив: он слабел от голода медленно, нехотя уступая пядь за пядью.

В ту ночь, когда мы лежали за построенной им из снега загородкой, защищавшей нас от ветра, он задал мне вопрос:

— Карл Паттон, интересно, каково это — путешествовать в пространстве между мирами?

— Как в одиночном заключении, — ответил я.

— Тебе по душе одиночество?

— Какая разница? Это моя работа.

— А что тебе нравится, Карл Паттон?

— Вино, женщины и песни, — ответил я. — Но если что, то и без песен можно обойтись.

— Тебя ждет женщина?

— Женщины, — поправил я. — Но они не ждут меня.

— Кажется, ты немногое любишь, Карл Паттон. Тогда что же ты ненавидишь?

— Дураков, — сказал я.

— Так значит, это дураки послали тебя сюда?

— Меня? Меня никто никуда не посылал. Я всегда отправляюсь туда, куда сам пожелаю.

— Тогда, значит, тебя привлекает свобода. Нашел ли ты ее здесь, в моем мире, Карл Паттон? — лицо его было похоже на скорбную маску или на выветренную скалу, но голос, казалось, насмехался надо мной.

— Ты понимаешь, что погибнешь здесь, или нет? — я не собирался говорить этого, но слова вырвались у меня сами собой. И тон их показался мне безжалостным.