Гай Дойчер - Сквозь зеркало языка. Почему на других языках мир выглядит иначе

Эта книга была задумана для того, чтобы, опираясь на свидетельства языка, показать, что культурные условности нашего общества влияют на фундаментальные аспекты нашего мышления гораздо сильнее, чем модно нынче считать. В первой части было показано, что способ, которым наш язык «расчленяет мир на понятия», не жестко определен для нас природой и то, что мы считаем «естественным», очень сильно зависит от условностей, на которых мы воспитаны. Это не значит, конечно, что каждый язык может делить мир на понятия в произвольном порядке по своей прихоти. Но в пределах того, что возможно выучить и что целесообразно для общения, способы, которыми передаются даже простейшие понятия, могут варьировать сильнее, чем подсказывает здравый смысл. Ибо, в конце-то концов, здравый смысл находит естественным то, с чем хорошо знаком.

Во второй части книги мы увидели, что лингвистические условности общества могут влиять и на те стороны нашего мышления, что выходят за пределы языка. Доказуемое влияние языка на мышление сильно отличается от того, что провозглашалось в прошлом. В частности, так и не нашлось подтверждений тому, что родной язык налагает ограничения на наши интеллектуальные горизонты и ограничивает способности воспринимать понятия или разграничения, используемые в других языках. Реальное воздействие родного языка, скорее, формирует привычки, которые развиваются посредством частого использования определенных способов выражения. Понятия, с которыми мы обучены обходиться как с разными, информация, которую наш родной язык вынуждает нас передавать, детали, к которым он требует от нас внимания, и повторяющиеся ассоциации, на которые он нас наводит, – все эти речевые привычки могут переходить в привычки мышления, что значит гораздо больше, чем просто знание языка как таковое. Мы видели примеры из трех областей языка: пространственные координаты и их последствия для моделей памяти и ориентирования; грамматический род и его воздействие на ассоциации; и цветовые обозначения, которые могут усиливать нашу чувствительность к определенным различиям цветов.

Согласно преобладающему сегодня среди лингвистов и когнитивистов взгляду, влияние языка на мышление может считаться существенным, только если на то есть реальные основания: если, например, можно показать, что один язык не дает своим носителям решить логическую задачу, которую с легкостью решают носители другого языка. [298]Поскольку убедительных примеров такого ограничивающего влияния на логическое рассуждение пока не было найдено, это доказывает – или по крайней мере так принято считать, – что прочее влияние языка незначительно и что мы по сути все думаем одинаково.

Но роль логических рассуждений в нашей жизни слишком уж легко преувеличить. Такая завышенная оценка может быть достаточно естественной для тех, кто вырос на диете аналитической философии, где мышление практически приравнено к логике, а любые другие мыслительные процессы считаются недостойными внимания. Но этот взгляд не соответствует довольно скромной роли логического мышления в нашем реальном жизненном опыте. В конце концов, сколько повседневных решений мы принимаем на основе абстрактного дедуктивного размышления и сколько – повинуясь внутреннему чутью, интуиции, эмоциям, импульсу или практическим навыкам? Приходится ли вам решать логические головоломки так же часто, как задаваться вопросом, где вы бросили свои носки, или вспоминать, где ваша машина на многоуровневой стоянке? Часто ли реклама пытается взывать к нам через логические построения или все же она играет на цветах, ассоциациях, аллюзиях? И наконец, сколько войн было развязано из-за расхождений в теории множеств?

Эмпирически установлено влияние родного языка на такие стороны мышления, как память, восприятие и ассоциации, и на практические навыки, такие как ориентирование. В нашем реальном жизненном опыте такие стороны ничуть не менее важны, чем способность к абстрактным рассуждениям, а может, и намного важнее.

Вопросы, разобранные в этой книге, заданы столетия назад, но серьезное их исследование еще только началось. Лишь в последние годы, например, мы с ужасом осознали, насколько срочно надо записывать и изучать тысячи экзотических языков, на которых еще говорят в отдаленных уголках земного шара, потому что молодые носители их отвергают и забывают в пользу английского, испанского и горстки других доминирующих языков. Еще недавно лингвисты, изучив какой-нибудь феномен, скажем, в английском, итальянском и венгерском и найдя во всех трех языках нечто общее, запросто могли объявить, что найдена «универсалия человеческого языка». Сегодня большинству лингвистов становится все яснее, что единственный способ выявить, что естественно и универсально для всех языков, – это изучить массу языков мелких племен, которые все делают совсем не так, как мы привыкли. Поэтому теперь ученые наперегонки со временем стараются записать столько таких языков, сколько возможно, прежде чем все заключенное в них знание канет навеки.

Исследование возможных связей между структурой общества и структурой грамматической системы находится на еще более ранней эмбриональной стадии развития. Десятилетиями скрытые под табу «одинаковой сложности» попытки определить, насколько сложность разных областей в грамматике зависит от сложности общества, пока в основном находятся на уровне «как» и еще не дошли до «почему».

Поиск влияния языка на мышление и вовсе только начинает рассматриваться как серьезное научное направление. (Конечно, его история в качестве прибежища для фантазеров гораздо длиннее.) Три примера, которые я привел: пространство, род и цвет, – кажутся мне теми областями, где влияние языка продемонстрировано на сегодняшний день наиболее убедительно. В последние годы изучались и другие области, но полученные в них результаты пока недостаточно обоснованны. Один пример – это маркеры множественного числа. В то время как английский требует от говорящих на нем отмечать разницу между единственным и множественным числом при любом упоминании существительного, есть языки, которые обычно не подчеркивают такое различие. Было сделано предположение, что необходимость (или отсутствие таковой) маркировать множественность влияет на внимание носителей и особенности их запоминания, но убедительные доказательства пока отсутствуют, хотя само предположение вполне правдоподобно.

Несомненно, усовершенствовав наши механизмы проведения экспериментов, мы сможем исследовать и другие области языка. Как, например, насчет сложной системы эвиденциальности? Вспомните, ведь язык матсес требует от своих носителей предоставлять подробные сведения об источнике их знания для каждого события, которое они описывают. Могут ли речевые привычки, вызванные подобным языком, оказать измеримый эффект на привычки мышления носителей, кроме собственно языковых? В будущем такие вопросы, несомненно, станут предметом эмпирического изучения.