Пола Волски - Наваждение

- Дреф? - Элистэ нахмурилась. - Дядюшка, что вы задумали?

Молчание.

Две маленькие фигурки шли под цветущими деревьями. Мужчина обнял девушку за талию, она же склонила голову ему на плечо.

Щеки Элистэ покрылись румянцем.

- Дядюшка, это не смешно! - воскликнула она. - И даже несправедливо! Мне это не нравится.

Молчание.

Неслышный ветерок всколыхнул крохотные ветви, и малюсенькие лепестки дождем осыпались на волосы девушки. Молодой человек смахнул их, и девушка наградила его улыбкой.

- Дядюшка, я вам доверилась, а вы надо мной издеваетесь. Как вам не стыдно! Как вы могли?!

Молчание.

Молодой человек поцеловал девушку в губы.

Элистэ вскочила На глазах у нее выступили слезы.

- Не хочу этого видеть! - закричала она. - Не желаю!

Ее переполняли злость и стыд. И как солнечный свет, пропущенный сквозь линзу, так и все ее возмущение и решимость сфокусировались на миниатюрной пасторальной сценке. Впервые упражнения, которыми она исправно занималась все эти дни, обрели для нее реальный смысл - они научили ее, что такое полное неприятие и как его добиться.

Деревца, цветы и кукольные фигурки исчезли в мгновение ока.

- Ну и ну! - сказал Кинц. - Какие страсти, дитя мое.

Она ошеломленно поглядела на пустой коврик, подняла взгляд на Кинца и вновь посмотрела вниз.

- И это сделала я?

- Воистину ты, моя дорогая, и еще как успешно Поздравляю! Я горжусь моей красавицей племянницей. - Элистэ продолжала во все глаза смотреть на дядюшку Кинца, и его восторги уступили место замешательству. - Дитя мое, ты не гневаешься? Я уже сожалею, что прибегнул к такому недостойному приему. Ты прощаешь своего старого дядюшку?

- Ну, конечно. О чем говорить! Но наваждение - оно и вправду исчезло по моей воле? Это не вы его уничтожили?

- Разумеется, нет. Разве тебе самой ничто не подсказывает?

- Нет... то есть, может быть... не уверена...

- Недостает уверенности и самоконтроля, но ежедневные упражнения разовьют и то и другое. Ты ведь продолжишь упражнения, дорогая моя? Теперь, когда убедилась, что дело того стоит?

- Убедиться-то убедилась, но радости от этого мало. Убедиться, что наваждения - всего лишь тени, узнать, что мысль, простое усилие сознания способны их уничтожить... Чары наполовину утратили для меня свою прелесть и тайну.

- Увы, дитя мое, это печальная правда. Такова плата за знание. И все же натренированный разум надежно защищает от наваждений. Я хочу быть уверенным, что разум моей племянницы недоступен внушениям.

- Я тоже, так что придется привыкнуть видеть вещи в их истинном свете. Я продолжу упражнения, дядюшка.

- Отлично, моя дорогая. Полагаю, ты об этом не пожалеешь.

Дядюшка Кинц вскоре ушел - последнее время он ночами общался с конными статуями в районе столичного Арсенала. Элистэ вернулась к себе, смирившись с тем, что в очередной раз будет ужинать в одиночестве. Но тут она ошиблась: Дреф вошел следом за ней. Она не видела его и не говорила с ним уже двое суток - он все время где-то пропадал. Элистэ сразу поняла: что-то произошла - вид у него был подавленный и усталый. Он был сам на себя не похож.

- Дурные известия? - тревожно спросила она.

- Да. Вы лучше присядьте.

Она села. Судя по всему, дурные известия имели к ней самое прямое отношение. С нарастающим беспокойством Элистэ следила, как он вынул из кармана бумагу, развернул, разгладил и положил на стол.

- Полюбуйтесь. Вечером расклеили по всему городу.

Элистэ осторожно взяла бумагу и прочитала:

"Распоряжение Комитета Народного Благоденствия: НАГРАДА В СТО РЕККО за сведения, которые помогут задержать..."

Это превзошло ее самые мрачные опасения. Два портрета, два врага народа, два имени: бывший Возвышенный Кинц во Дерриваль, бывшая Возвышенная Элистэ во Дерриваль. Описание внешности разыскиваемых верно до последней мелочи. Изображения: две гравюры на дереве грубой работы дядюшки Кинца, весьма неточное, и ее, удивительно похожее - лицо сердечком, широко расставленные глаза, изгиб губ, все как есть.

Недоумевая, Элистэ долго изучала бумагу.

- Нам никогда не установить наверняка, откуда у них ваши имена и изображения, но кое о чем я догадываюсь, - ответил Дреф на ее невысказанный вопрос. - Помните, в Дерривале отряд собратьев добрался до домика вашего дяди? Их не остановило наваждение, скрывающее тропинку, они прекрасно знали, куда идут.

- Я тогда так и не поняла, в чем дело. Дядюшка Кинц говорил, что за нами, должно быть, следили, но я не представляю, каким образом.

- Я тоже, но зато догадываюсь, кто именно. Сестрица тогда заявила мне на прощанье: "Но погоди, может, и мне известно такое, о чем ты не знаешь". Боюсь, она не шутила.

- Стелли? Но что она могла узнать и что сделать? И почему вы ничего мне не сказали?

- Я тогда не придал ее словам большого значения. Возможно, тут я ошибся. У вашего отца не было устройства, с помощью которого она могла бы нас выследить? Скажем, подзорной трубы, изготовленной одним из ваших талантливых предков?

- Не знаю. Страшно подумать, что они рылись в наших вещах.

- Ну, это еще полбеды. Безусловно, однако, что ясновидение, которое так помогло нашим обремененным заботами друзьям в Комитете, не проникает дальше столичных ворот, а то с чего бы им заваривать всю эту кашу? Вы понимаете, какая вам грозит опасность?

Элистэ разглядывала свое изображение. Невероятное, просто удивительное сходство. "Награда о сто рекко..." Ей с трудом в это верилось. Она молча кивнула.

- Не вздумайте выходить на улицу. Отныне вам предстоит скрываться в этих стенах.

Скрываться. Здравая мысль. Она словно очнулась.

- А как же дядюшка Кинц? Он только что ушел. Откуда ему знать про плакат? Нужно его догнать, предупредить...

- Спокойнее. Во-первых, ваш дядя не слепой, и раз уж он вышел, то наверняка увидит плакат - их расклеили по всему городу.

- Но он такой рассеянный, он просто не обратит внимания...

- Во-вторых, у нас нет причин бояться за мастера Кинца - способности надежно ограждают его от обычных опасностей. Волнуюсь я главным образом за вас. Не следовало вам возвращаться в Шеррин.

- Тогда у нас не было выбора.

- Теперь есть. Я вам устрою побег. Мы переправим вас в Стрелл.

- Ничего подобного. Я не поеду, и на сей раз вам придется с этим смириться. Прошу - оставьте при себе ваши бесконечные доводы и не называйте меня неразумным ребенком. Сперва выслушайте, что я хочу сказать. Поймите, именно сейчас я не хочу бросать дядюшку - бросать одинокого беглеца в незнакомом городе, который, вероятно, кажется ему чужим враждебным миром. Со мной ему спокойнее, а вам ведь нужно, чтобы он чувствовал себя спокойным и довольным, верно? В противном случае он не сможет помочь вашему Нирьену. Кстати о Нирьене. Разве вы сами не просиживаете с единомышленниками дни и ночи, обсуждая планы вызволения наставника? Знаю, отвечать вы не станете, тогда я задам другой вопрос: у вас есть лишнее время на организацию моего побега? Времени потребуется немало, а у вас хлопот выше головы. Не лучше ли подождать, пока судьба мастера Нирьена решится в ту или иную сторону?