Алексей Лукьянов - Глубокое бурение [сборник]

Тып-Ойжон громко вскрикнул — и упал без чувств.

Старое Копыто ошеломленно посмотрел на своего визави, и на всякий случай переспросил:

— Дуэль? Ты это что, меня вызываешь на дуэль? Ты со мной драться собираешься, по правде, что ли?

— Именно, бич, именно, — Желторот рыл дерн мощной когтистой граблей, которой так неожиданно и шокирующе заканчивалась его тощая длинная нога. Все перья на Желтороте воинственно топорщились. Все, что уцелели.

— Эй, бич, он сказал, что вызывает меня на дуэль, — удивлению Старого Копыта не было предела. С ним еще никогда не обходились настолько благородно, обычно сразу били в глаз. — Меня! Эй, бич, ты слышишь?

— Я… ик… с бичами не разговариваю, — Торчок только что разжевал незнакомую ягоду, и длинная бородавка, венчающая его зеленую голову, пошла пятнами, встала дыбом, а глаза съехались в кучу. — Я та-арр-чуу!..

Раздолбаи всегда ходили втроем, и имена носили странные: Желторот, Старое Копыто и Торчок. Самый высокий — Желторот — действительно имел вокруг короткого массивного клюва желтую окаемочку; две суровые нитки ног и сердитая нитка шеи крепились к перьевому комочку туловища. Короткие тощие крылья с изящными ладонями и толстенные пальцы ног с короткими когтями казались лишними в этой композиции, но расставаться с ними Желторот не собирался, потому что был забияка, и добрая половина неприятностей, что до сих пор обрушивалась на Раздолбаев, случалась по его вине. Вторая половина всех неприятностей висела на Старом Копыте, шерсть на котором свалялась, наверное, задолго до его появления на свет. Морда у Старого Копыта вытянутая, глаз вылез на лоб, а между ушей до самого глаза задорно топорщится окостеневшая грива. В целом же все неприятности случались с молчаливого согласия Торчка, у которого три пары членистых ног, гигантские кисти рук, бешеные глаза навыкате, сумасшедшая белозубая улыбка, и длинная бородавка на макушке. Все трое жили под одним общим девизом: «Я та-арр-чуу». Внутри этого сообщества принято обращаться друг к другу не иначе, как «бич». Что это значило, знали только Раздолбаи, да и то, если честно, весьма приблизительно. Просто звучало сурово.

Путь ходока всегда прям, и лежит перпендикулярно к линии горизонта, это самое первое правило, что усвоил Ыц-Тойбол после знакомства с Гуй-Помойсом. Правда, держать прямую и перпендикуляр оказалось сложнее, чем запомнить такое простое правило, однако Гуй-Помойс был приятно удивлен тем, что Ыц-Тойбол запомнил все с первого раза. Такого сразу харчить нельзя, решил ходок, а когда оказалось, что новый попутчик по запаху может определить, годится трава или мясо в еду или нет, а заодно и в лекарствах толк знает, Гуй-Помойс понял, что счастье в жизни все-таки есть.

Переход обычно длился с момента пробуждения до наступления ночи, разговорами ходоки себя не отвлекают, потому что прямую и перпендикуляр можно держать только в сосредоточенном состоянии. Правда, теперь первую половину перехода прямую держал Гуй-Помойс, а вторую — Ыц-Тойбол, и это делало переход немного легче… и скучнее. Потому что ни о чем не говоря плестись вслед за шишковатой, поросшей шипами спиной Гуй-Помойса оказалось гораздо тяжелее, чем держать прямую.

Сегодня, правда, Ыц-Тойбол не скучал, потому что изучал сикараську.

Глаз твари светился серебристо-белым, а реснички с ротиками цвета не имели, и даже наоборот — старались слиться с окружающим ландшафтом до полной невидимости.

Кстати, сикараська уже не выглядела напуганной, довольно свободно держалась в руках Ыц-Тойбола, с любопытством оглядывая окрестности, и, что самое главное — не пыталась увеличиться в размерах и сожрать ходоков. Это самое милое, чего только мог ожидать в данный момент Ыц-Тойбол от нежданной попутчицы.

Неожиданно в голову Ыц-Тойболу пришла забавная мысль, своеобразный парадокс: хорошо, допустим, они с Гуй-Помойсом оставят сикараську и уйдут. Если принять ко вниманию то обстоятельство, что чем дальше от вас сикараська, тем крупнее и страшнее она становится, можно предположить, что если ходоки отойдут действительно очень далеко, гигантская тварь может легко их достать, правильно? Но, с другой стороны, ресничка ее, приближаясь к ходокам, будет уменьшаться в размере настолько, насколько приблизится… Словом, сикараська всегда большая и всегда маленькая.

Приятное чувство безопасности окутало Ыц-Тойбола теплым туманом, и он прошагал бы, окутанный этим чувством, до самой ночи, если бы не его наблюдательность.

— Гуй-Помойс, стой, раз-два.

Гуй-Помойс, сам того не ожидая, встал, два раза топнув руками по траве. Пожалуй, он удивился бы гораздо меньше, если бы под его жизненно-практический взгляд на жизнь была подведена мало-мальски разумная теоретическая база. Если бы таковая теоретическая база существовала, Гуй-Помойс прекрасно осознавал бы, что главное для ходока — не умение держать прямую и перпендикуляр, а чувство ритма, примерно такое: раз, два, раз-два-три… или раз-два, раз-два…

Гуй-Помойс не давал себе отчета в том, что внутри него тикает маятник, заставляющий считать шаги в определенном ритме. А Ыц-Тойбол со своим пытливым умом сразу вычислил ритм как свой, так и Гуй-Помойса, поэтому остановить маятник для него не составляло ни малейшего труда.

— Как ты это… — хотел спросить удивленный Гуй-Помойс, но что-то в поведении попутчика заставило его промолчать.

А вел себя Ыц-Тойбол действительно странно. Он обежал окружавшую их местность в радиусе десятка шагов, потому что дальше считать пока не умел, посмотрел назад, вперед по ходу движения, и обессилено присел на корточки рядом с костровищем.

Что-то Гуй-Помойсу показалось странным. Такое у него возникло ощущение, будто все это он уже однажды видел, причем совсем недавно, можно даже сказать… сегодня утром.

— Не понял, — до глубины души оскорбился старый ходок. — Мы ведь уже полдня идем.

Ыц-Тойбол ничего не ответил. Он думал.

Открыв глаза, Тып-Ойжон обнаружил, что наступила ночь. Рядом горел костер, пахло жареным мясом, кто-то тихо-мирно беседовал, и все как будто по-прежнему нормально…

Беседовал?

— …совершенно возмутительно, — голос принадлежал, как не печально, брюл-брюлу.

— Захлопни пасть, — ага, это Дол-Бярды.

— Ботва, ну скажи ему.

— Тебе уже сказали — захлопни пасть, — это, похоже, Ботва. — Его вообще надо вон прогнать, хозяин.

Мудрец приподнялся на слабых крыльях и потрогал лоб. Шишки не было. Впрочем, ее там и не могло быть. Если когда-нибудь на его лбу от падения вскочит шишка, это будет означать только одно — клюв разбит всмятку. На данный момент с клювом все, вроде, в порядке.

А вот со всем остальным, похоже, нет. В смысле, не с остальным телом, а с остальным миром.