Курт Воннегут - Балаган, или Конец одиночеству

Пожалуй, ничего более похожего на автобиографию я никогда не напишу. Я назвал эту вещь «Балаган», потому что в ней полно грубых трюков и нелепых положений, не лишенных поэтичности – вроде кинофарсов, снятых на заре кинематографа, особенно про Лоурела и Харди.

Во всяком случае, так мне кажется.

Например, тут встретятся разные тесты для проверки моих ограниченных умственных способностей. И нет им конца.

По-моему, самое смешное в историях Лоурела и Харди вот что: они каждый раз из кожи вон лезли, только бы выдержать экзамен.

Они всегда вступали в честную схватку с судьбой – и именно поэтому были такие уморительные, что мы в них души не чаяли.

В их фильмах почти совсем ничего нет про любовь. Нет, про разные комические случаи с женитьбой я не говорю, это совсем другое дело. Это были просто очередные тесты – и можно было вдоволь нахохотаться, при условии, что вы все это принимаете за чистую монету.

О любви же речи не было. Может, именно потому, что я все свое детство во время Великой депрессии был помешан на Лоуреле и Харди и думал, что это и есть настоящая жизнь, у меня теперь получается рассказ о жизни, в котором ни слова нет про любовь.

Мне казалось, что это вовсе не главное.

А что же главное в жизни? Вступать в честную схватку с судьбой.

Мне случалось в жизни пережить что-то похожее на любовь – по крайней мере, так я считал, хотя то, что у меня было, скорее всего можно назвать просто «человеческими отношениями». Я хорошо относился к кому-то – иногда недолго, иногда очень и очень долго, и тот человек тоже ко мне хорошо относился. Любовь тут была ни при чем.

Заметьте: я не понимаю, какая разница между любовью к людям и любовью к собакам.

Еще мальчишкой, когда я не торчал в кино на комедийных фильмах или не слушал комиков по радио, я часами мог возиться, кататься по коврам с нашими собаками, которые любят тебя таким, какой ты есть.

Я до сих пор могу без конца играть с собаками. И они первые устают, смущаются и не знают куда деваться – а мне хоть бы что. Я мог бы возиться с ними до бесконечности.

Хэй-хо.

Как-то раз один из моих приемных сыновей, который собирался отправиться на Амазонку, в джунгли, с экспедицией Корпуса Мира, сказал мне: «Знаешь – ты никогда в жизни меня не обнимал». Ему в тот день исполнился двадцать один.

Конечно, я его обнял, прижал к себе. Мы с ним обнялись. Это оказалось так здорово. Словно катаешься по ковру с громадным датским догом, который был у нас тогда, в детстве.

Любовь всегда приходит сама. По-моему, глупо скитаться в поисках любви, и, скажу вам, она часто бывает хуже всякой отравы.

Мне бы очень хотелось, чтобы люди, которым положено любить друг друга, могли бы сказать друг другу в разгар ссоры: «Пожалуйста, люби меня поменьше, только относись ко мне по-человечески».

Такие вот хорошие, человеческие отношения тянулись для меня многие годы, естественно, с моим старшим и единственным братом, Бернардом – он ученый, занимается изучением атмосферы в Государственном институте штата Нью-Йорк, в Олбени.

Он овдовел и теперь воспитывает двух своих мальчишек без посторонней помощи. И отлично с этим справляется. У него есть еще трое взрослых сыновей.

У нас с ним абсолютно разные умственные способности. Бернарду никогда не стать писателем. Мне никогда не бывать ученым. А так как нам приходится зарабатывать на хлеб насущный именно при помощи наших умственных способностей, мы привыкли относиться к ним как к своего рода приборам или орудиям – ничего общего не имеющим с нашей личностью, с тем главным, что внутри нас.

Мы с ним обнимались раза три или четыре за всю жизнь – должно быть, в день рождения, – неловко, неумело. Мы ни разу не обняли друг друга, когда нас настигало горе, когда нам было худо.

Но по крайней мере те умственные способности, которые нам достались при рождении, позволяют нам одинаково любить одни и те же шутки – в духе Марка Твена, в духе Лоурела и Харди.

И мы с ним оба страшные путаники.

Вот вам анекдот про моего братца, который, с небольшими поправками, можно рассказать и обо мне.

Бернард работал в научной лаборатории концерна «Дженерал Электрик», в Скенектеди, штат Нью-Йорк. Пока он там работал, он сделал открытие: йодистое серебро может вызывать осадки в виде дождя или снега из облаков определенного типа. Лаборатория у него, однако, была в таком чудовищном беспорядке, что неловкий посетитель мог встретить смерть в тысяче разных обличий – смотря по тому, где его угораздит споткнуться.

Служивший в компании инспектор по технике безопасности едва не хлопнулся в обморок, увидев эти джунгли, полные настороженных ловушек, капканов и мышеловок, готовых сработать от малейшего движения. Он наорал на моего брата.

А мой брат сказал ему, постучав кончиками пальцев по своему лбу:

– Если вам эта лаборатория не по вкусу, что бы вы сказали, заглянув вот сюда !

И так далее.

Я как-то сказал брату, что стоит мне только заняться какой-нибудь работой по дому, как я теряю все свои инструменты.

– Да ты счастливчик, – сказал он. – Я всегда теряю то, над чем работаю.

Мы от души посмеялись.

Но именно потому, что нам достались разные врожденные способности, и несмотря на то, что мы такие путаники, мы с Бернардом принадлежим к двум огромным искусственным семьям, а это значит, что мы можем найти родню в любой точке земного шара.

Он – брат ученых всего мира. Я – брат писателей всего мира.

Это очень весело и утешительно для нас обоих. Это очень приятно.

Нам здорово повезло, потому что человеку нужно иметь как можно больше родственников – ведь тогда даже не обязательно любить друг друга, а всего лишь хорошо, по-человечески друг к другу относиться.

Когда мы росли в Индианаполисе, штат Индиана, нам казалось, что у нас всегда будет куча самых настоящих, подлинных родственников. И родители, и деды наши выросли среди настоящего многолюдства – у них были толпы братьев, сестер, кузенов, теток, дядьев. Да, и притом вся их родня состояла из людей культурных, воспитанных, процветающих и отлично владевших немецким и английским языками.

И все они, кстати, скептически относились к религии.

В юные годы многим из них довелось побродить по миру, пережить удивительные приключения. Но рано или поздно каждому из них приходила весть: пора возвращаться домой, в Индианаполис, и устраиваться на своем месте. И они безропотно подчинялись – потому что там у них было великое множество родственников.