Андрей Мансуров - Разрешенная фантастика – 3

– Ну… Можно и так сказать. А дело просто в обучении. В «традициях» и привычках, что заложили в юности. Из наших девочек большинство жило «половой жизнью» уже в Училище. А как иначе? Партнёр лапает тебя и тут и там, гладит, поддерживает за… э-э… Вожделенно сопит. Поневоле и сама… Возбуждаешься. И – хочется. Снять как бы это напряжение. И ведь верно – помогает. Снять… Да и… Приятно это. Ну, это …

Ну – так девочки рассказывали. А у меня не было оснований им не верить. Так что потом, в театре, для них фактически ничего не изменилось. Да и для тех, кто работал в ночных клубах – всё то же самое. Только уже за деньги. И – неплохие.

– Надо же. И что – там, в театре – нет никакого этакого «волшебства», вдохновения, полёта мечты?

Тамилла долго смеялась, кашляя. Только вот не было веселья в её смехе – скорее, он отдавал злой иронией и самоиронией. Потом она вздохнула:

– В самом начале я тоже так считала. Ну, как же: все будут на меня смотреть, а я, такая вся вдохновенная и грациозная, буду нести людям радость, и заставлять верить в Мечту… Ну, и прынца своего найду, конечно. Он придёт ко мне за кулисы с огромным букетом алых роз, а я… Тьфу ты. – Тамилла покачала головой, – Прошли эти годы. И эти наивные мечты.

Если честно – конечно, было трудно. Работать приходилось по пять-шесть часов каждый день. Мышцы надо держать в тонусе. Гибкость – разрабатывать. Наши солистки вообще пашут, простите – пахали, – как каторжные. Амина на шпагате сидела по два часа – чтоб в прыжке ноги раскрывались как положено – на сто восемьдесят… Нам, кордебалету, конечно, попроще. Зато – на каждый Государственный Праздник: кто выступает на площади Мустакиллик? Правильно – балет. Как же без него?..

– Так чт о – всё это высокое искусство – фикция? – Шавкат спрашивал не из вежливости. Как человек, никогда не сталкивавшийся с изнанкой кулис, он не совсем понимал.

– Ну, почему? Солисты, что балета, что оперы, действительно – стараются. Тьфу ты – я хотела сказать – старались. Чтоб зритель получил шоу по-полной за заплаченные деньги. Это для нас, статистов, представление – просто тяжёлая работа. Нет, правда – её нужно было делать честно, и так, как положено. Так что, думаю, зрителю нравилось.

– А сами вы, там, в труппе – что говорили про это? Как вообще жизнь там, за кулисами? – Гулю вопросы явно заинтересовали.

– Ну, говорили-то мы обычно о чём угодно, только не о работе. Доставала потому что за пять-то часов… Ну – как обычно. Некоторые девочки успели родить, и смогли вернуться, сохранив так сказать, кондиции. Так они и говорили – только о своих любимых и ненаглядных детишках. Остальные девочки… Хм-м… ну, я-то достаточно стара была, чтоб интересоваться всеми этими навороченными гаджетами в новых айфонах, и перепиской в интернете. Поэтому как бы… Больше молчала.

Это Шавкат понять мог. Пожилая, бесперспективная девица. Синий чулок. С которой и трахнуться не получится, но и отношения портить опасно – папа всё-таки… Похоже, Тамилла была той ещё изгойшей. Не удивительно, что так замуж и не вышла.

– Ну а сами спектакли? Неужели ничего интересного не случалось?

– А, ну как же! У нас много девочек уехало в своё время в Астану работать. На их место понабрали совсем девчушек – прямо из Училища! А они-то спектаклей ещё не знают. Чего только во время работы не случалось!

Однажды один пьяный танцовщик нырнул со своей партнёршей прямо в оркестровую яму: на мужика с контрабасом. Так они оба как ни в чём не бывало выбрались оттуда через их, оркестра, дверь, и снова зашли на сцену – благо, идти всего несколько шагов!

В другой раз ещё один придурок так надрался, что не смог дотанцевать. И прямо в середине танца просто… Ушёл со сцены, громко так буркнув партнёрше: «Давай дальше сама. Я – блевать!» Потом ещё помню, на опере «Дилором» (мы там в последнем действии тоже заняты), одну танцовщицу на пиру у хана как бы отравили. Ну, она упала, как положено – типа мёртвая. Так ребята из миманс-ов, которые должны были вчетвером её унести, подняли, и… выронили! «Выскользнула!», как их начальник потом объяснял.

Так вот – стук от удара головы по доскам был такой, что на галёрке было слышно.

Спектакль сорвали полностью – хор так смеялся, что и они петь-то дальше не смогли. И зритель смеялся. И громче всех – сама «уроненная».

Потом ещё однажды на ёлках… – Шавкат подумал, что театральная жизнь, оказывается, весьма и весьма… Своеобразна. Интересно – есть ли хоть какие-то мемуары, или романы об этом? В-смысле, которые бы именно вот так – правдиво и с юмором – раскрывали бы реальную жизнь тех, кто при даче интервью телерепортёрам, всё напирает на «вдохновение», «призвание», и прочие высокие материи…

Потому что то, что рассказывает разогревшаяся и раскрасневшаяся от пищи и тепла Тамилла, наверняка ни от кого другого, кроме старого артиста, не услышишь. Не сказать, что очень смешно… Но – оригинально. Ново.

Поэтому он не мешал Гуле с интересом слушать и задавать вопросы, сам же думал.

Не вязалось у него никак, что такую красивую и с юмором девушку так никто замуж и не взял. Даже с папой-деспотом и возрастом… Она же действительно – симпатична? А раньше, «в боевой раскраске», несомненно, считалась красавицей.

Но почему так получилось, он понял позже: когда Гуля постелила Тамилле на запасном стеллаже.

Стоило девушке развязать длинный шарф, на шее обнаружилось бордово-красное родимое пятно. Оно пересекало весь подбородок, и уходило на грудь, возможно продолжаясь и ниже… Чёрт возьми.

Он отвёл глаза.

Тамила обратилась к нему:

– Простите, а где у вас?..

Он сразу понял.

– Идёмте. – зажёг от фитиля масляной коптилки с помощью длинной лучины запасную коптилку. Провёл женщину за дверь тамбура. Поставил коптилку на полку над слесарно-столярным столом. И показал:

– Вот. Всё оно прямо здесь, в отсеке, значит, с АГВ. Чтоб и тепло, и не воняло. Ну, стену-то я сам сложил, уже потом, когда мы тут, так сказать, надолго зависли. Стали «выживать». Получается – тут же и кухня. Вон в том отсеке. Опять же – свежий воздух идёт через ватный фильтр – и к АГВ, и сюда… Поэтому смотр и те: вот так отодвигаете эту крышку, а когда всё закончите – снова задвигаете. Вытяжка замаскирована кусками бетона – там, наверху. Яма глубокая, пять метров. Сам копал. С запасом. Потому что мы не знали. Сколько «выживать» придётся. Похоже, что ещё долго. Помощи ждать… Неоткуда.

Она, оглядывая мощный штабель разнокалиберных дров у двух стен «служебной» комнатёнки, большой АГВ на сто сорок литров, и сто я щую рядом печь-буржуйку с соединённым вверху общим дымоходом, и площадкой с отверстиями для кастрюль-казанов, и мешки с крупами и мукой у четвёртой стены, тоже сразу согласилась. Покивала: