Курт Воннегут - Колыбель для кошки

– Девушки работают на расшифровке диктофонных записей.

Весь год, объяснила она, девушки из машинного бюро слушают безликие голоса ученых, записанные на диктофонной пленке, пленки приносят курьерши. Только раз в году девушки покидают свой железобетонный монастырь и веселятся, а доктор Брид раздает им плитки шоколада.

– Они тоже служат науке, – подтвердил доктор Брид, – хотя, наверно, ни слова из записей не понимают. Благослови их бог всех, всех…

Когда мы вошли в кабинет доктора Брида, я попытался привести в порядок свои мысли, чтобы взять толковое интервью. Но я обнаружил, что мое умственное состояние ничуть не улучшилось. А когда я стал задавать доктору Бриду вопрос о дне, когда сбросили бомбу я также обнаружил, что мои мозговые центры, ведающие контактами с внешней средой, затуманены алкоголем еще с той ночи, проведенной в баре. Какой бы вопрос я ни задавал, всегда выходило, что я считаю создателей атомной бомбы уголовными преступниками, соучастниками в подлейшем убийстве.

Сначала доктор Брид удивлялся, потом очень обиделся. Он отодвинулся от меня и ворчливо буркнул:

– По-моему, вы не очень-то жалуете ученых.

– Я бы не сказал этого, сэр.

– Вы так ставите вопросы, словно хотите вынудить у меня признание, что все ученые – бессердечные, бессовестные, узколобые тупицы, равнодушные ко всему остальному человечеству, а может быть, и вообще какие-то нелюди.

– Пожалуй, это слишком резко.

– По всей вероятности, ничуть не резче вашей будущей книжки. Я считал, что вы задумали честно и объективно написать биографию доктора Феликса Хониккера, что для молодого писателя в наше время, в наш век, задача чрезвычайно значительная. Оказывается, ничего похожего, и вы сюда явились с предубеждением, представляя себе ученых какими-то психопатами. Откуда вы это взяли? Из комиксов, что ли?

– Ну, хотя бы от сына доктора Хониккера.

– От которого из сыновей?

– От Ньютона, – сказал я. У меня с собой было письмо малютки Ньюта, и я показал это письмо доктору Бриду – Кстати, он и вправду такой маленький?

– Не выше подставки для зонтов, – сказал доктор Брид, читая письмо и хмурясь.

– А двое других детей нормальные?

– Конечно! К сожалению, должен вас разочаровать, но ученые производят на свет таких же детей, как и все люди.

Я приложил все усилия, чтобы успокоить доктора Брида, убедить его, что я и в самом деле стремлюсь создать для себя правдивый образ доктора Хониккера:

– Цель моего приезда – как можно точнее записать все, что вы мне расскажете о докторе Хониккере. Письмо Ньютона – только начало поисков, я непременно сверю его с тем, что вы мне сообщите.

– Мне надоели люди, не понимающие, что такое yчeный, что именно делает ученый.

– Постараюсь изжить это непонимание.

– Большинство людей у нас в стране даже не представляют себе, что такое чисто научные исследования.

– Буду очень благодарен, если вы мне это объясните.

– Это не значит искать усовершенствованный фильтр для сигарет, или более мягкие бумажные салфетки, или более устойчивые краски для зданий – нет, упаси бог! Все у нас говорят о научных исследованиях, а фактически никто ими не занимается. Мы одна из немногих компаний, которая действительно приглашает людей для чисто исследовательской работы. Когда другие компании хвастают, что у них ведется научная работа, они имеют в виду коммерческих техников – лаборантов в белых халатах, которые работают по всяким поваренным книжкам и выдумывают новый образец «дворника» для новейшей модели «олдсмобиля».

– А у вас?

– А у нас, и еще в очень немногих местах, людям платят за то, что они расширяют познание мира и работают только для этой цели.

– Это большая щедрость со стороны вашей компании.

– Никакой щедрости тут нет. Новые знания – самое ценное на свете. Чем больше истин мы открываем, тем богаче мы становимся.

Будь я уже тогда последователем Боконона, я бы от этих слов просто взвыл.

– Вы хотите сказать, что в вашей лаборатории никому не указывают, над чем работать? – спросил я доктора Брида – Никто даже не предлагает им работать над чем-то?

– Конечно, предложения поступают все время, но не в природе настоящего ученого обращать внимание на любые предложения. У него голова набита собственными проектами, а нам только это и нужно.

– А кто-нибудь когда-нибудь предлагал доктору Хониккеру какие-то свои проекты?

– Конечно. Особенно адмиралы и генералы. Они считали его каким-то волшебником который одним мановением палочки может сделать Америку непобедимой. Они приносили сюда всякие сумасшедшие проекты, да и сейчас приносят. Единственный недостаток этих проектов в том, что на уровне наших теперешних знаний они не срабатывают. Предполагается, что ученые калибра доктора Хониккера могут восполнить этот пробел. Помню, как незадолго до смерти Феликса его изводил один генерал морской пехоты, требуя, чтобы тот сделал что-нибудь с грязью.

– С грязью?!

– Чуть ли не двести лет морская пехота шлепала по грязи, и им это надоело, – сказал доктор Брид. – Генерал этот, как их представитель, считал, что одним из достижений прогресса должно быть избавление морской пехоты от грязи.

– Как же это он себе представлял?

– Чтобы грязи не было. Конец всякой грязи.

– Очевидно, – сказав я, пробуя теоретизировать. – это можно сделать при помощи огромных количеств каких-нибудь химикалий или тяжелых машин…

– Нет, генерал именно говорил о какой-нибудь пилюльке или крошечном приборчике. Дело в том, что морской пехоте не только осточертела грязь, но им надоело таскать на себе тяжелую выкладку. Им хотелось носить что-нибудь легонькое.

– Что же на это сказал доктор Хониккер?

– Как всегда, полушутя, а Феликс все говорил полушутя, он сказал, что можно было бы найти крохотное зернышко – даже микроскопическую кроху, – от которой бесконечные болота, трясины, лужи, хляби и зыби затвердевали бы, как этот стол.

Доктор Брид стукнул своим веснушчатым старческим кулаком по письменному столу. Письменный стол у него был полуовальный, стальной, цвета морской волны:

– Один моряк мог бы нести на себе достаточное количество вещества, чтобы высвободить застрявший в болотах бронетанковый дивизион. По словам Феликса, все вещество, (потребное для этого, могло бы уместиться у одного моряка под ногтем мизинца.

– Но это невозможно.

– Это вы так думаете. И я бы так сказал, и любой другой тоже. А для Феликса, с его полушутливым подходом ко всему, это казалось вполне возможным. Чудом в Феликсе было то, что он всегда – и я искренне надеюсь, что вы об этом упомянете в своей книге, – он всегда подходил к старым загадкам, как будто они совершенно новые.