Виктор Гончаров - Век гигантов

Дождались возвращения всех охотников, потом верхами окружили табун, состоявший к тому времени из двух десятков голов. Собак поместили на периферии круга, и таким порядком двинулись из естественной западни по ущелью к дому. Лошади, подавленные численностью врага и, главным образом, свирепым кольцом громадных собак, до самого двора шли без попыток к бегству. Перед двором, в виду замешательства во вражеском кругу, штук шесть из них улучили удобный момент и прорвались на волю. Николка махнул им вслед рукой и остановил дикарей от преследования.

Скальпель, вопреки положению вещей, встретил охотников и табун без малейшего намека на удивление. Он только весело потирал руки и подсмеивался:

— Собственностью обзаводитесь, друзья, ха-ха… Это мне на руку, на руку. Пожалуй, я скоро пари выиграю…

— Это собственность общественная, — возражал Николка. — У вас слишком элементарные представления о коммунизме. Стыдно! Вы думаете, что коммунисты непременно должны ходить голыми, не стричь волос и ногтей, а питаться по евангелию: акридами и диким медом. Стыдитесь!..

— Ну-ну, я пошутил… — отвечал сконфуженный медик.

Его загадочная невозмутимость раскрылась просто. Оказывается, охотники перед тем, как вернуться в ущелье, все до одного заезжали во двор, не слезая с коней, кричали громко и победоносно:

— Ффель! Ффель! Вах-акьъву! — и когда медик со своими пациентами высовывался из пещеры, гарцевали перед ним по двору в позах премированных жокеев. Таким образом Скальпель заранее узнал о готовящемся ему сюрпризе.

Приобретение лошадей породило целую революцию в быте плиоценщиков, встряхнуло их, взбудоражило, заставило ворочать мозгами так, как до сего времени ни разу не приходилось ворочать. В этом заключался огромнейший фактор прогресса.

Впустив табун во двор, дикари попрыгали со своих коней и с самым жизнерадостным гвалтом ринулись к ученому медику, к его печке, на которой жарились аппетитные свиные котлеты — каждая величиной с небольшой тазик для стирки белья; с утра они ничего не ели, а медик, учитывая их аппетит, не хотел разбиваться на мелочи. Николка остался один у ворот. Он соскочил с Живчика и теперь размышлял: как ему без помощи краснокожих (а на них надежды были проблематичны) завалить камнями ворота. Вдруг — рраз! — Николка вверх ногами катится на песок. Через него, шаловливо дрыгнув задними копытами, пролетает укрощенный Мъмэмом жеребец, за ним кобылка, вторая, третья… Шесть объезженных лошадей, одна за другой, вырвались из плена, пока краснокожие размазни догадались, прихлопнув свои ротовые отверстия, заменить собою сшибленного от ворот Къколю.

— Идиоты! — взбешенный, проорал Николка, поднимаясь с песка и растирая на плече свежий кровоподтек.

— Дёты… — гневно повторил Ург, так как в числе шести лошадей была и вторая его лошадь.

Медик тоже отозвался от своей плиты — хладнокровно и язвительно:

— Учите, учите их уму-разуму. Меня они уже перестали слушаться.

Первой истиной, которую познали дикари благодаря приобретению лошадей, было: если хочешь сохранить за собой пойманное животное, закрывай ворота.

Так они и сделали, чтобы сохранить остальных. После чего ничто более не мешало им отдаться уничтожению Скальпелевских яств.

Но время было раннее, — на часах медика, уцелевших во всех пертурбациях каким-то чудом и потерявших всего лишь стекло, минутную и секундную стрелку, стоял второй час дня… У дикарей после сытного завтрака возникло естественное желание поохотиться верхами. Их главный вождь — маленький Къколя — на это усмехнулся коротко, встал, лениво потягиваясь; следовательно, если он и не выражал безумной радости по поводу замысла краснокожих, то и не относился к нему отрицательно. Возможно еще, что он сам захочет участвовать в этой экспедиции. Дикари шумливой гурьбой побежали к табуну. В следующую минуту раздались глухие удары чего-то твердого о что-то упругое, посыпались тяжелые комья тел на песок и осенне-звонкий воздух заколебался в гневно-изумленных междометиях:

— Ваах! Охе! Ух! Ху!..

Если бы эти удары приняли на себя Скальпель и Николка, лежать бы им в постели неделю, а то и две. Дикари же вскочили, почесываясь.

Второй истиной, открывшейся им в этот день, было: если рассчитываешь кататься на только что укрощенных лошадях, всегда помещай их или привязывай отдельно от неукрощенных.

Николка, хохотавший под сурдинку, предоставил дикарям самостоятельно разделываться с возникшим недоразумением. Второй штурм, произведенный ими с теми же негодными средствами, закончился столь же плачевно. На третий — желающих не нашлось. Дикари выли, возмущенные своим бессилием и неприступностью лошадей, выли, приплясывая на месте от не находивших себе приложения сил. Скальпель с пальцем, приложенным к переносице (читай: с мыслью), подошел к Николке.

— Чем вы ловили лошадей в первый раз? — спросил он.

— Арканом.

— Почему же они сейчас не обратятся к нему? — Скальпель искренно желал помочь дикарям: их галдеж действовал на его слабые нервы…

— Потому что, — отвечал Николка, — они слишком возбуждены, чтобы помнить об аркане.

— А! Это интересно! — не то с иронией, не то серьезно произнес медик. — Вы замечательно тонко разбираетесь в их психологии. Будем смотреть!

Не прошло и двадцати минут, как дикари вдруг успокоились, а успокоясь, действительно вспомнили об аркане. Николка торжествовал.

После охоты, которая, кстати сказать, не состоялась по той простой причине, что охотники все свое внимание обращали на коней, открылась им третья истина и в этот день последняя: лошади, так же как и люди, как и все живущее, требовали питания, — мяса они не ели… Для Живчика Николка каждый день с самодельной косой ходил косить траву на ближайшую поляну. Дикари, хотя и видели, что Живчик питается травой, смеялись над косарем от души, не умея связать эти два факта. Теперь они связали их, когда у каждого была лошадь, отказавшаяся от мясного питания, и поняли, что косой работать гораздо легче, чем голыми руками. Николка вынул запасные косы, приделал к ним древки, и плиоценщики до темноты косили с упоением и с сознанием важности исполняемой работы.

Четвертая истина — пожалуй, самая важная — развернулась во всей широте в течение следующего дня. С утра было положено ей начало.

Дикари вставали всегда до солнца, — это был их обычай, унаследованный от звериного прошлого; к нему невольно привыкли и люди XX века: спать после пробуждения плиоценщиков, незнакомых с правилами хорошего тона и поэтому начинавших день песнями, было мудрено. В это утро заря встречалась с новыми песнями. В пещере было темно. Дикари высекли огонь, развели костер. Подле костра уселись в крут. Тоненьким голоском затянул Ург. Лукавый Ург, проказник Ург! Ург-поэт!