Виктор Гончаров - Век гигантов

Лесной пожар закончился уже к вечеру этого дня. Ненасытный огонь сделал свое дело, съел все, что можно было съесть, и теперь умирал, разбившись на очажки, — голодный по-прежнему.

На следующее утро первое общее собрание коммунаров — всей орды, проведенное под председательством Николки, вынесло резолюцию — немедленно отправляться в путь. Старики тоже голосовали за нее — у них теперь имелось хорошее оправдание: огонь-де уничтожил вокруг утеса все леса, звери разбежались, охоты не будет; конечно, надо переезжать на новое место. Но и без этого оправдания им пришлось бы голосовать вместе со всеми. Разве они не видели, что базис, на котором покоилась их власть, разбился вдребезги? — Прерогатива на выделку оружия — прерогатива исключительно стариков, даже инвалиды не были посвящены в это дело — отошла от них более чем определенно; появилось новое оружие, в котором они, что называется, — ни бе, ни ме, ни кукареку. Руководство кочевками, внутренним распорядком орды и даже лечебная помощь, с которой охотники, благодаря науке Скальпеля, справлялись теперь необыкновенно искусно, все это самым непонятным образом ускользнуло из рук умудренных годами старцев. Короче говоря, революция в орудиях производства революционизировала сознание дикарей, и в стариках они перестали испытывать надобность. Кроме всего, маленький безволосый Къколя, вторгшийся неизвестно откуда, имел такую быструю голову, был так обильно начинен знаниями, что и в области опыта соперничать с ними представлялось очень мало возможностей. Оставалось кое-что у старичков, что они берегли в виде последнего резерва для самой последней, решительной минуты. Берегли, не разменивая на мелочь. Эта минута, по соображению Айюса, настала тогда, когда охотники принялись грузить мясо в сани.

Раздался гнусавый заупокойный вой — будто гиена плакала над умершей своей подругой, предварительно скушав ее; из рядов зрителей выскочил, приплясывая, в одном мокасине и в куртке, мрачный уродец — горбун Тъма. Он весь был обвешан — как рождественская елка игрушками — хвостами зверей, раковинами, кореньями и иссохшими трупиками жаб, мышей, ящериц и змей; на голове его красовался скальп пантеры. «Тъма» значит «тьма», и Николка не придавал большого значения мрачному красавцу, находя, что его имя вполне отвечает его наружности — наружности выжившего из ума инвалида.

Уродец попрыгивал, бряцая своими украшениями; все зрители, кроме охотников и детей, тянули с надрывом гнусавый мотив.

— Театр? — спросил Николка ближайшего к себе коммунара. Это слово вошло в лексикон плиоценщиков, и они очень любили театр, но спрошенный отрицательно замотал головой и глазами, в которых разгорался страх, уставился на танцора. Все коммунары, бросив погрузку, тесно сплотились за Николкой. Тот пока еще ничего дурного не подозревал; наоборот, подозревал приятный сюрприз, который, видимо, ему хотели преподнести старцы.

Горбун крутился быстрей и быстрей. Хвосты и трупики раздували его жалкое тельце в некое безобразное чудовище, похожее на мифического героя древних индусов — змееголового царя змей — Кали. Соответственно ускорялся темп песни.

— Ин-терес-но, черт возьми! — потирал руки Николка, не замечая, что его охотники помертвели и трясутся мелкой дрожью.

Горбун развил невероятную скорость: вращался вокруг невидимой оси, делая по 120 оборотов в минуту — и вдруг сам начал издавать звуки. Эти звуки походили бы на рыкание свирепой пантеры, если бы не были столь хриплы и не прерывались кашлем. Скорее они походили на голос простуженной кошки.

— Интересно, черт возьми! — потирал руки Николка, не замечая, что сзади него грохнулся на землю впечатлительный Ург и забился в судорогах.

Уродец перестал вращаться и запрыгал на четырех конечностях. Из ряда охотников вырвались придавленные вопли:

— Смотри! Смотри! Тъма — пантера! На руках — когти!

Ничего подобного Николка не видел, но все-таки он был доволен зрелищем; так перед ним ни разу не танцевали. Только — почему охотники подняли вой и скрежет? Разве было что-нибудь страшное в смешных движениях горбуна? Николка оглянулся на своих коммунаров и мгновенно переменился в лице: здоровенные ребята лежали животами на площадке и дрыгали ногами, как лягушки, раздавленные копытом лошади… В чем дело?

Горбун продолжал бесноваться, но уже видно было, что он выбивается из последних сил. И вдруг — надтреснутый голос старца Айюса покрыл вой и песню:

— Охотники нарушили заветы предков. Охотники потревожили предков. Тъма-колдун говорил с предками. Вот их воля… Охотники — встать!

Кажется, Николка начинал догадываться.

Коммунары послушно вскочили с земли с лицами, обезображенными ужасом. На колдуна они не могли смотреть, а он, собрав остатки сил, извивался теперь на одном месте, подобно раненой кобре. Айюс продолжал напыщенно:

— Предки приказывают слушаться стариков. Предки…

Николка не дал ему договорить. Свирепый, как та пантера, которую тщетно пытался изобразить колдун, он бросился на старика с кулаками, по дороге здоровенным пинком выбив из священнослужителя последние силы. Священнослужитель растянулся без сознания, растянулся вслед за ним и Айюс, угощенный в висок. Охотники все еще дрожали, скованные ужасом. На Николку кинулась Гарба-старуха, и старики — Ршаба, Грва и Дъру; из-под одежды они извлекли дубинки, хотя был приказ: «старикам оружия не иметь». Николка выхватил из-за пояса топор. Увернувшись от Гарбы, он дал подножку Ршабе, огрел обухом Грву по голове, выбил оружие у Дъру и развизжавшуюся старуху смазал с левши по скуле. Остальные в панике бежали. Инвалиды, по обыкновению, держали нейтралитет.

— Будем грузить мясо… — спокойно сказал Николка и первым показал пример.

Энергии у него было — хоть отбавляй… Ворочая тяжелые туши, он негодовал и смеялся в то же время:

— Черт побери, тут дракой, пожалуй, добьешься малого, если не обратного, придется повести антирелигиозную пропаганду. Ведь эти «предки» ни больше ни меньше как корни религии, и они, видимо, глубоко внедрились в сознание дикарей. Ну, не ожидал! Признаться, не ожидал! Рассчитывал иметь дело с настоящими безбожниками, а тут, извольте радоваться, даже поп нашелся… Проклятый старикашка! Будто смирился, а на самом деле какую пакость преподнес. Меня надеялся врасплох застать. Да, собственно, и застал. Не будь я столь решителен в своих действиях, была бы контрреволюция… Молодец ты, Николка, все-таки… А старуха-то как развизжалась!.. Будто крыса с отрезанным хвостом… А колдун-то каким туманом завертелся от моего пинка. Хо-хо!.. Здорово, однако, угостил я их. Долго будут помнить… Но… с этих стариков нельзя глаз спускать, и надо им дать какое-нибудь самостоятельное, интересное дело, иначе у них слишком много досуга, а досуг в их положении, в раскоронованном положении — одно зло…