Франсис Карсак - На бесплодной планете. Наша родина — космос. Романы. Рассказы.

Ближе к концу второго часа он провалился в полудрему, которая мало-помалу трансформировалась в глубокий сон. Ему снилось, как по возвращении на Землю он женится на Ингрид.

И, сразу же после церемонии, встречает на углу улицы Клер, живую Клер, которая упрекает его в том, что он ее бросил: «Ты просто не увидел, что я не мертва; мертвым был лишь мой образ в твоем сердце». И вдруг перед ним вырастают пошатывающиеся горы, которые и говорят, ухмыляясь:

«Не слушай ее, Бернар, мертва она, еще как мертва. Уж нам-то не знать! Со стометровой высоты сорвалась!» Поднимается ветер, и этот ветер кричит, свистит, разгоняет его друзей. И вот он уже стоит на голой равнине напротив гигантского краба, который, перебирая клешнями, смотрит на него немигающим взглядом.

Бернар резко проснулся; часть сна была реальной: ветер. Обзор затрудняли тучи тонкого песка, с легким шуршанием разбивавшегося о стекла иллюминаторов. Ему показалось даже, что он мельком заметил во тьме нечто, имевшее форму огромного краба, и это нечто поспешно унеслось прочь, сделавшись неразличимым в облаке пыли. Он вскочил, навел прожектор, но кроме клубов песка, дрожавших в луче света, как дрожит дождь, ничего не увидел.

«Должно быть, мне это приснилось», — подумал он. И однако же какой-то внутренний голос шептал ему, что он действительно видел краба, видел не во сне, а наяву.

В горле пересохло. Бернар выпил немного воды, подобрал упавшую на пол трубку. Набил ее заново, посмотрел на часы. Еще полтора часа. Спать уже не хотелось, но ему было как-то не по себе. Вернулось то ощущение, которое он не испытывал с далекого детства, когда, находясь один в дядюшкином доме, сидел, повернувшись спиной к ночной тьме, у камина, и читал какую-нибудь книгу. Тогда порой ему казалось, что что-то пристально смотрит на него из этого гнетущего мрака. Он резко оборачивался с непроизвольным содроганием — и ничего не видел… И вот снова эта неотступная мысль. Она была сродни нависшей над ним угрозе, чему-то бесформенному и опасному, готовому вот-вот на него обвалиться. Он попытался насвистеть какой-нибудь веселый мотив, как всегда делал мальчиком, но свист прозвучал зловеще в этом металлическом колпаке. Он прервался и только тогда понял, что насвистывал «пляску смерти». «Что ж, хорошее предзнаменование», — попытался он пошутить. Он натужно рассмеялся, но смех отразился от стен столь странным образом, что он обернулся. Иллюминатор казался глазом, который смотрел на него без всякого выражения, машинным глазом. Ему вдруг стало страшно. Смутная тревога переросла в панический испуг. В один миг Бернар сбежал вниз по лестнице, но едва он коснулся пола дортуара, как ему стало стыдно. Что подумали бы о нем товарищи, которые безмятежно спят там, под его охраной? Он поднялся обратно в башню, снова устроился в кресле, плеснул в стакан водки из графина, залпом выпил и в третий уже раз за вечер набил трубку. Чтобы больше не чувствовать, будто нечто следит за ним сзади, перевел башню в режим медленного и постоянного вращения. На всякий случай зарядил пушку, решив, что нужно быть готовым ко всему. И только тогда почувствовал некоторое облегчение. Однако же сказать, что он совершенно спокоен, Бернар не мог. Он, ученый, для которого Бог являлся не более чем недоказанной гипотезой, чувствовал, что становится суеверным. Окружавший его бесплодный мир казался ему враждебным, а ветер нагонял призраков: призраков Марса, его возможных гуманоидных цивилизаций, призраков Земли, призраков мертвых богов. И снова, как и во сне, в его мыслях возник призрак Клер. «Нет, я никогда тебя не забуду, но вспомни, ты заставила меня поклясться, что если тебя не станет, я заживу по-новому. Я подчиняюсь твоему желанию. И если хоть какая-то частица тебя жива, ты должна быть довольна. Но я тебя все равно никогда не забуду». Он посмотрел на часы: до смены всего лишь десять минут. Все в порядке. Ах нет — пушка! Он осторожно разрядил ее. «Не нужно, чтобы они видели, как мне было страшно».

Ветер прекратился. К Бернару окончательно вернулось былое спокойствие. Поднявшийся в башню Поль, которому предстояло дежурить следующим, обнаружил его насвистывающим какую-то веселую арию, с трубкой в руке.

— Ну что?

— Ничего. В какой-то момент мне показалось, что я вижу приближающегося к звездолету гигантского краба, но так как ветер поднимал тучи песка, видимость была крайне низкой. Я прошелся по равнине лучом прожектора, но ничего не увидел. Должно быть, задремал, вот и привиделось…

— Вероятно. Спокойной ночи.

На следующее утро, едва рассвело, на корабле поднялась невообразимая суматоха.

— Так как сегодня отдаляться друг от друга не будем, — сказал Поль, — выходят все.

— Кто спустится первым? — спросила Элен.

— Не имеет значения. Мы не министры, не конкистадоры. Водружать флаг не будем. Если здесь есть марсиане, эта земля — их. В противном случае она принадлежит всему человечеству, которое, к сожалению, пока что не имеет общего флага. Поэтому надевайте скафандры и проходите в герметический отсек. Вы все знаете, как функционируют различные устройства. Сразу предупреждаю: вес снаряжения не восстановит ваш собственный земной вес. Так что осторожнее, можете и кувыркнуться!

Они прошли в шлюзовую камеру. С легким, постепенно стихающим свистом наружу вытягивало воздух. Сиг открыл тяжелую дверь. Разложилась лестница, и они спустились. Всем тотчас же показалось, что момент куда менее торжественен, чем им представлялось — Артур даже не удержался от того, чтобы не произнести потешно расстроенным тоном:

— Черт побери! И только-то?

Переданное микрофонами, это глубокомысленное соображение вызвало у них смех.

— Не будем ни о чем судить заранее, Артур, — сказал Поль. — Мы здесь всего-то несколько часов.

— Да уж, интересного тут пока мало! — заметил Бернар. — Чрезвычайно похоже на некоторые уголки Сахары — разве что там песок другого цвета.

Он наклонился, подхватил щепотку. Песок оказался кварцевым, очень тонким, красноватого окраса.

— Ничего интересного, — повторил Бернар. — Пойдемте рассмотрим зеленые пятна.

Они направились — сначала шагом, потом бегом — к ближайшему пятну. Легкие скафандры практически не стесняли движений. Прибыв на место, они увидели, что это не растительность, а всего лишь иначе окрашенный и представленный уже чуть более крупными гранулами песок. Он выглядел слегка влажным.

— Возможно, это никелевые соли, — сказал Сиг. — Здесь нет даже растительности. Эта планета определенно мертва. И однако же мы находимся почти на экваторе, в самой теплой ее части.