Чарльз Стросс - Акселерандо

«Все записываешь, да?» - фыркает она.

«Я не записываю, Бабушка» - деликатно говорит он. «Я просто сохраняю свою память для последующих поколений».

«Хех... Что ж, увидим» - с подозрением говорит она. Внезапно она издает резкий лающий смешок. «Нет, дорогой, ты увидишь. Меня-то там не будет, так что не разочаруюсь».

«Вы расскажете мне о моем деде?» - спрашивает Сирхан.

«Зачем мне себя утруждать? Знаю я вас, послелюдей, вы же просто можете пойти и расспросить его привидение. И не говори, что не так. Ладно, в каждой истории есть две стороны, детка, и версию этого пройдохи услышало куда больше ушей, чем полагается по чести. Оставил мне твою мать на воспитание, и ничего с него было не взять, кроме кучи бесполезной интеллектуальной собственности. А еще - дюжину исков от Мафии, с которыми тоже надо было разбираться… И чего я только в нем увидела?» Сирхан, с помощью своего модуля-анализатора интонационных подтекстов, видит заметный оттенок неправды в этом утверждении. «Бесполезный, никчемный шаромыжник, чтоб ты знал! Этот дуралей был настолько ленив, что даже не мог завершить ни один свой старт-ап, все ему надо было раздать направо и налево, все плоды его таланта!»

Памела ведет Сирхана медленным шагом, продолжая ворчать и сопровождая свои эпитеты резкими тычками клюки. Они обходят кружным путем вокруг одного крыла музея, и оказываются стоящими у старинной, солидно сконструированной погрузочной площадки. «Даже коммунизм свой он не смог построить как следует...» Она прокашливается. «Добавить ему крепости в руки, взяться за эти вдохновенные грезы об игре с положительной суммой как взрослые люди, и употребить это все на дело... В старые времена ты знал свое место, безо всяких вывертов. Люди были настоящими людьми, работа – настоящей работой, а корпорации просто были вещами, которые делали то, что им говорят, и ничего больше… Потом и она пошла во все тяжкие – и это тоже его заслуга».

«Она? Вы имеете в виду мою, э-э-э... Мать?» Сирхан снова обращает внимание своего первичного сенсория на ее мстительное бормотание. В этой истории еще осталось исследовать некоторые детали и выяснить некоторые точки зрения, и надо сделать это до того момента, когда приставы явятся и конфискуют сознание Амбер. Иначе он не сможет сказать себе с удовлетворением, что работа выполнена, как полагается.

«Он отправил ей нашу кошку. Из всех подлостей, низостей, бесчестий, которые он творил, это было худшим. Это была моя кошка, но он перепрограммировал ее, чтобы увести у меня дочь! И у кошки прекрасно получилось. Дочке было всего двенадцать, а это впечатлительный возраст, и я уверена, ты с этим согласишься. Я пыталась дать ей правильное воспитание. Детям нужна абсолютная мораль, и особенно - когда они живут в изменяющемся мире. Даже если они сами считают по-другому. Самодисциплина и стабильность – ты не станешь без этих двух вещей взрослым. Я вообще боялась, что со всеми своими дополнениями она никогда не сможет понять, кто она, что она станет больше машиной, нежели женщиной... Но Манфред никогда не понимал по-настоящему, что такое детство, в основном - потому что сам так и не вырос. И совал свой нос повсюду».

«Расскажите о кошке» - тихо говорит Сирхан. Он смотрит на дверь погрузочного дока, отмечая, что ее недавно ремонтировали. С краев, как хлопья сахарной ваты, облетает тонкий белый налет израсходованных робо-пылинок, и из-под него проглядывает блестящая металлическая поверхность, сверкающая на солнце синими переливами. «Насколько я помню, она потерялась без вести».

Памела фыркает. «Когда твоя матушка сбежала, кошка выгрузилась на ее парусник и удалила здесь свое тело. Уж она-то не была тряпкой, единственная во всей этой компании. Может, она просто не хотела, чтобы я привлекла ее в суд как враждебного свидетеля. А может даже - твой дед установил в нее код самоубийства. К сожалению, я не могу ручаться, что это не так. После того, как он перепрограммировал себя, чтобы считать меня своим заклятым врагом, он вполне мог стать на такое способным»

«То есть, когда мать умерла, чтобы избежать банкротства, кошка …решила не оставаться? И она не оставила за собой ничего? Как примечательно». « и_как_самоубийственно» – чуть не добавляет Сирхан. Если лицо искусственного происхождения загружает свой вектор состояния на межзвездный зонд весом в один килограмм, не оставляя за собой архивных копий, а зонд направляется за три четверти расстояния до Альфы Центавра, и в его конструкции не предусмотрено надежных способов вернуться обратно целиком - этому лицу явно не хватает более, чем нескольких методов в фабрике объектов.

«Эта зверюга мстительна». Памела с силой втыкает трость в землю, бормоча командное слово, и отпускает ее. Она стоит перед Сирханом и разглядывает его, запрокинув голову. «Ну и высокий же ты мальчик».

«Человек» - инстинктивно поправляет он. «Прошу прощения, но я еще не определился».

«Человек, мальчик, вещь, называй как хочешь. У тебя есть пол, разве нет?» - резко спрашивает она, выжидающе разглядывая его, и наконец он кивает. «Никогда не доверяй людям, которые не способны решить, кто же они, мужчины или женщины. Нельзя на таких полагаться». Сирхан, который поставил свою репродуктивную систему в режим ожидания, не желая испытывать связанных с ней неудобств, пока она ему не требуется, прикусывает язык. «Ах, эта кошка!» - жалуется бабушка. « Это создание познакомило бизнес-план твоего деда с моей дочерью, и этот призрак унес ее прочь, во тьму! Оно восстановило ее против меня. Это оно подначило ее участвовать в том безумном раздувании пузырей, из-за которого в итоге и случилась та перезагрузка рынка, что свалила Империю Кольца. И теперь оно ...»

«Оно на корабле?» - спрашивает Сирхан. Кажется, здесь он добавил в голос слишком много нетерпения...

«Может быть». Она сощуривается и вглядывается в его лицо. «Ты и у нее хочешь взять интервью, да?»

Зачем отрицать? «Я историк, Бабушка. А этот зонд был в местах, где можно встретить то, чего не видел ни один человеческий сенсорий. Может, эти новости стары, и возможно, найдутся старые иски, которые захотят поживиться командой, но...» Он пожимает плечами. «Дело есть дело. Мое дело – копаться в развалинах, и я его знаю».

«Ха!» Она смотрит на него еще немного, и очень медленно кивает. Она наклоняется вперед и опирается на клюку обеими морщинистыми руками. Суставы на них похожи на грецкие орехи. Эндоскелет ее костюма поскрипывает, подстраиваясь, чтобы поддержать позу уверенности. «Ты свое получишь, детка». Морщины изгибаются в устрашающую улыбку. Шестьдесят горьких лет – и вот, наконец, скоро цель окажется на расстоянии плевка. «И я свое тоже получу. Между нами говоря, твоя мать так и не поймет, что ее достало».