Анатолий Скачко - Может быть — завтра

Путаясь в меховом костюме, говорил никому не нужное о том, как сидел дома, пил чай, вдруг жена говорит: «Петя, никак сирена».

Прибежали, запыхавшись, пилот и наблюдатель с «Работника Волги» и жадно набросились с вопросами. Но, кроме слова «война», никто ничего не знал. Люди быстро, механически делали привычное дело.

Гурьев, как все, попробовал мотор, Звонарев проверил все гайки, Ключенко пушку, спуски бомб, пулемет…

Стало хуже, когда окончилась работа. В меховых костюмах было жарко. Неизвестность томила.

А между тем рядом уже началась работа.

Стоявшая эскадрилья артиллерийских машин снялась, и отряд за отрядом ушла в воздух. Ушел за ними отряд тяжелых бомбовозов.

Дали старт 20 машинам газовой эскадрильи, и они, тяжело жужжа, рулили на линию, когда из дежурки вышли, наконец, начальники отрядов истребительной эскадрильи.

Зоркие глаза летчиков издали разглядели командира своего отряда.

Вытянувшись из кабин, напряженно смотрели, как он бежал, тяжело переваливаясь в полетном костюме, издали махая своим.

Не добежав шагов сто, задыхаясь, крикнул:

— Запускай моторы! Есть задание. Летчики отряда, ко мне!

Быстро из кабин выскакивали летчики. Плотным кольцом окружили командира.

Голос командира тихо звучал из середины, и напрасно прислушивались, вытягивая шеи, оставшиеся в самолетах механики.

Командир говорил коротко, дорожа каждой минутой.

— Товарищи, 35 минут назад, когда мы ничего не знали, польский флот прошел над нами на Москву. Московские эскадрильи выйдут ему навстречу и попытаются задержать. Мы должны поддержать их. Наша задача — догнать поляков. Три отряда эскадрильи, из которых наш — ведущий, идут на семь тысяч, охраняя эскадру от нападенья в пути. Тайна полная; до боя радио не пользоваться…

— А теперь, братва, — добавил он просто, — давай попрощаемся. Служили вместе и умрем вместе. Потому, скрывать не стану, гроб дело. На победу надежды нет. Велено только задержать, во что бы то ни стало…

На мачте стартера замелькали сигналы: «2-й истребительный отряд — на старт».

Быстро разбежались летчики. Загудели моторы.

— Ну что, брат? Куда? — набросился Звонарев, не успел Гурьев впрыгнуть в кабину.

— На Москву поляки прошли, — догонять.

— А, пся кревь. Насыпем панам, — фанфаронил Звонарев, возясь внизу у мотора. Молодецки налег плечом на винт, крикнув:

— Контакт!

Гурьев включил стартер. Мотор чихнул два раза, отдал обратно и громко запел, обдувая ветром, сразу отрезав их от земли.

Внимательно идя в хвост «Черноморцу», бороздящему костылем землю, Гурьев вывел машину на старт. Мигнул стартер сигналом. «Черноморец» окутался пылью, искрящейся в луче прожектора, тяжело побежал, поднял хвост и грузно оторвался от земли.

Сигнал мигнул второй раз.

Гурьев налег на штурвал. Самолет задрожал, рванулся, побежал, прыгая по кочкам, ударился раза два колесами и точно замер.

Далекий огонек сигнала проскочил внизу.

Громадные, обтянутые алюминием колеса, медленно затихая, вертелись уже в воздухе. Аэродром внизу провалился. На то место, где они только что были, в конусный свет прожекторов, выползали самолеты 3-го отряда, похожие сверху на огромных неуклюжих жуков.

Самолет шел выше. Огни внизу быстро расплывались в одно общее световое пятно.

На крыльях ведущего «Черноморца» зажегся сигнал. Гурьев прибавил скорость, вышел на свое место, справа выше ведущего и, убавив обороты мотора, огляделся.

Отряд строился. Справа от него, тяжело гудя, лез на свое место «Ловец Байкала». Влево от ведущего, на длинной стороне стайки, вытягивались три остальных машины.

Все отряды бригады, выстроившись трехъярусным амфитеатром, быстро шли вверх, с максимальным углом подъема.

Начало быстро холодеть. Сидевший в передней кабине Звонарев бросил возиться с пулеметом и застывшими непослушными пальцами застегивал петли шлема. Сидящий сзади Ключенко, прячась от ветра, опустил сиденье под козырек и копался в своей кабине.

Воздух был изумительно спокоен. Машина шла сама, почти не требуя управления. Гурьев проверил приборы.

Несмотря на набор высоты, скорость росла, увеличившись до 220 километров. Высота перешла за 4 000, что было самым выгодным для полета машин этого типа. Предугадывая сигнал, Гурьев вывел машину в горизонтальный полет. Скорость сразу возросла до 260.

Звонарев из передней кабины, обернувшись, махал руками, пытаясь привлечь вниманье. Гурьев взял телефон.

— Здорово жарим, паря! — закричала трубка. — Пора уж своих каракатиц нагнать. А там и панов нахлопаем. Всего на сорок минут ушли..

И точно. Новый сигнал приказал:

— На высоту 7 000.

Гурьев прищурился, вглядываясь, кивнул головой, вытащил из чехла кислородную маску и, прибавив газ, снова задрал нос машины. Холод стал еще невыносимее. Он уже пробирался сквозь мех, пощипывая пальцы, даже через электрические подогреватели костюма.

Теперь бригада поднялась выше всех, и далеко внизу поблескивали цветные огоньки остальных машин эскадры.

Сверху, близко, точно над самой головой, горели звезды, чистым белым светом, в десятки раз ярче, чем это видно с земли.

— Паря, не зацепи Венеру! — снова озорно закричал в трубку Звонарев, — холодно драться-то, спиртику не захватили; Москва скоро, а панов нет, зря небось шпилим, наверное давно винта нарезали.

Он не успел кончить. Далеко в темноте ярким голубым столбом вспыхнул прожектор и, перерезая тьму, повел по небу, выхватывая повисшие в воздухе машины.

В ту же минуту голос Ключенко громко, в телефонную трубку крикнул:

— Павел! Начальник по радио велит задержать ход и приготовиться. Неприятель открыт.

Неведомые люди обещали спрятать Москву в колпак. Проблема, в осуществлении которой усомнился бы даже сумасшедший.

Но стремление иметь в минуту опасности хоть надежду на спасение, авторитет Авиахима, от имени которого они выступали, были так сильны, что им поверили безоговорочно.

Уверенность, с которой говорил Корнев, директор большинству неведомого экспериментального химического завода, действовала больше, чем его слова.

План, который он развил, быстрый, короткий, пересыпанный массой имен и вереницей химических формул, собранию был мало понятен. Но в таком положении нельзя было отказываться от любой, самой фантастической, самой смелой попытки, дающей хотя бы надежду на спасение. Обсуждать и серьезно проверить предложенный план не было времени.

Потому с такой сказочной легкостью получил он возможность исполнить все свои требования.