Арина Воронова - Дети Брагги

Тому три года, как во время упландского похода проник Вес в лагерь преследовавшего нас воинства Кровавой Секиры, чтобы, сняв стражу, открыть нам ворота. Ничего не скажу, бесславным был тот поход, на беду прибыли мы в Упланд одновременно с многочисленной ратью Эйрика. Вес исполнил свое, но победа в тот день досталась не нам. У истинного воина достанет мужества признать, что в жизни его победы, бывало, сменялись поражениями.

Ведь и могучего Тора одолели однажды в граде Утарда-Локи.

Два дня спустя, когда остатки нашей дружины уходили к морю, преследуемые ратниками Кровавой Секиры, Вес признался мне (а я на беду рассказал на дружинном тинге), что он подслушал последние слова замученного жестоким сыном Харфарга упсальского конунга.

Была это виса-загадка о том, где искать легендарные сокровища рода Инглингов. Против воли скальдов порешила дружина задержаться на день, чтобы дать мальчишке возможность разыскать сокровища свеев: добыча умножает силу и славу рода воина, а в том походе не взяли мы даже дани. Впрочем, не много было таких, кто действительно верил в легендарное золото мертвых.

Надо здесь помянуть и Весова сводного брата Редрика, за ратную доблесть свою прозванного Змеем, сына Хакона-ярла от первой жены его Торы, дочери Мелькорки. Не понять без него того, что происходит с нами сейчас. Годами и опытом ратным Редрик Змей многократно превосходил Веса, которого отказывался называть братом, поскольку кичился тем, что считает свой род не по отцу, а по крови матери своей, дочери ирландского короля, и сам похвалялся тем, что однажды соберет дружину и предъявит свои права на эринские земли. Однако воин он был могучий и славный. Весной того года привел он с собой в наш лагерь крепкую дружину на двух собственных кораблях, и люди его говорили, что он достойный вождь.

Неведомо мне, как случилось так, что, пока Вес собирал золото в разрытом кургане, люди Редрика Змея перебили посланных с Весом землекопов-трэлов и перерезали веревки. Сам Редрик Змей пал от руки Веса, а бывшие с ним воины исчезли, и спросить о том, что произошло на могильным холме, не у кого. Сколько бы ни требовали дружинники Редрика Змея отыскать тело своего вождя, тела мы так и не нашли.

А потому о гибели его нам известно лишь со слов Вестмунда, который признался, что, защищаясь, проломил голову брату каменным жезлом. Дружинники Редрика требовали смерти моего воспитанника, но, сообразив, что получат тогда лишь небольшую долю из могильного золота, согласились на виру.

Жезл же, а был он выточен из точильного камня, Вес носил при себе с той самой минуты, как, бросив добытое золото, один объявился в лагере. Он не отказывался показать его, но и не давал взять в руки никому, даже мне. Не раз с тех пор являлись мне в снах те жестокие, вытесанные из камня лица, будто бы расплывшиеся в удовлетворенной улыбке, напившись крови братом убитого брата. В те дни, возможно, и удалось бы заставить Веса расстаться с этим оселком, но казалось нам, что нет времени для снов и знамений.

Чем больше согревался каменный жезл телесной силой моего воспитанника, тем более прибывала сила и власть Веса. Как удалось ему убедить, подчинить себе бывалых воинов? Кто об этом думал в те дни, когда тягчайшая наша тревога была за оставленные с малым отрядом корабли? Свою вину, свое попустительство и недомыслие я могу загладить, раскрыв те тайны Веса, какие мне дано было узнать.

Уже в Фюркате, что был тогда лишь скромным поселением военных дружин, было мне видение о древнем свойском конунге Аунде Старом.

Во сне этом дух мой перенесся в иное тело, и пребывая в нем, я, что не был мной, знал, что ни единый луч света не прорезал окружающую меня тьму вот уже дважды две сотни лет. Было время, когда все вокруг мерцало слабым отсветом разложения, освещая безмолвные, накатывающиеся волнами полчища личинок, по мере того, как они поглощали тела, глаза и печень и плоть тех, кто лежал здесь. Но теперь личинки канули в вечность, превратив трупы в белеющие кости, столь же твердые и недвижимые, как точильный камень, на котором покоится моя собственная, тоже лишенная плоти, левая рука. Я же знаю, что камень этот пульсирует силой и жизнью, недоступной живым.

Точильный камень этот получил я, заключив сделку со Всеотцом нашего мира, асом асов, когда просил я у него долгой жизни. И принес я в жертву ему своего сына, и ответил мне ас асов. И рек мне, что двадцать лет я проведу в изгнании, а затем вернусь. Так и случилось.

Нагрянул в Упланд Али Смелый, сын Фридлейва, и мне пришлось укрыться на Гаутланде, в земле Одина.

Прошло двадцать лет, и я вернулся на родину своих предков. И вновь принес я Всеотцу кровавую жертву. И обещал мне Тюр-ноши, что жить я стану, сколько сам того пожелаю, однако должен буду исполнять при этом два условия. За каждые десять лет жизни должен был я приносить ему в жертву по сыну, и во-вторых, править мне надлежит силой точеной стали и никогда не расставаться с жезлом Отца Ратей.

Однако одного не открыл мне Гримнир, скрыл от меня то, что тело мое и разум станут стариться с каждым прожитым годом, как тело и разум обычного смертного. После того, как принес я в жертву седьмого своего сына, я прожил еще десять лет, но не мог уже более ходить, и трэлам приходилось носить меня на руках. После гибели на алтаре восьмого моего сына, стал я совсем дряхл, но открылось мне, что не пристала дряхлость воину, а также и то, что сам я не в силах отказаться от продления своей жизни и вновь и вновь стану губить побеги собственного древа.

И тогда дважды семь поколений назад воссел я на этот трон, дабы безучастно взирать в вечность. И помнил, как вместе с плотью прогнило подо мной дерево, как кости мои и дерево трона будто срослись, слились воедино.

Я помнил, как это было. Трэлы прокопали огромную борозду, втянули на полозьях сюда ладью. Послушные моему приказу, установили у рулевого весла трон. Откинувшись на гладкое жесткое дерево спинки, я положил на левый подлокотник жезл из точильного камня с вырезанными на нем жестокими лицами, на правый лег широкий меч. Жезл аса висельников я решил унести с собой, дабы не искушал он более никого вступить в сделку с Бельверком.

По моему кивку рабы ввели боевого коня. Двое держали его под уздцы, так чтобы жеребец смотрел прямо мне в глаза, в то время как третий зарубил его топором. Затем привели четырех моих лучших охотничьих псов - каждого прикончили ударом в сердце. Я внимательно проследил за этим, чтобы удостовериться, что каждый из них мертв, поскольку не собирался делить свою вечную гробницу с запертыми в деревянной ловушке хищниками. Потом внесли соколов, умело придушили каждого. За ними - женщин: пару красавиц, которые рыдали, вопили, несмотря на одурманивающий их мак, воины быстро задушили и их.