Александр Белоткач - Дм Мой или Шанс №2

Промчавшись бесшумным приведением, по слабо освещенным ночными светильниками коридорам, устланным шикарными ковровыми дорожками, к заветной двери, с бешено колотящимся сердцем: «Неужели получилось?», я остановился перевести дух.

Девочки по-прежнему спали. Когда щелкнув замком, дверь открылась, на звук проснулась одна лишь Динара. И глянув на меня своими сонными, черными глазищами, испуганно прикрылась одеялом. В комнате стояли две большие кровати, на которых попарно спали наши милые и такие родные мне девушки. Аккуратно прикрыв за собой дверь, я дал Динаре знак молчать, и приблизившись на цыпочках, дабы не разбудить остальных, и не дай дом, начать шум раньше времени, прошептал:

— Привет! А я за вами!

Нужно сказать, что Динара была девушкой смышленой и сдержанной. Проснись сейчас вместо нее, к примеру, Луиза, весь сектор уже бы стоял на ушах от ее визга.

Эта восточная красавица, настоящая Ромкина любовь, узнала меня, хоть я по-прежнему не снимал маски, и говорил шепотом. Когда в ее глазах промелькнул тот самый огонек узнавания, и она, чтобы ни вскрикнуть, зажала себе рот ладонью, я так же тихо попросил ее будить остальных, по возможности быстро и не поднимая шума.

И конечно, следующей кого она, тихонько тронув за плечо, разбудила, была Шерри. Я ожидал чего угодно; криков, воплей радости, слез счастья, но мое золотце видно так разоспалось, что с минуту не могла понять чего это Дина от нее хочет посреди ночи. Но вот до нее наконец дошло, и она обратила внимание, на стоявшего в уголке парня в черном. Шерри, распахнув свои карие глаза, осторожно, словно опасаясь вспугнуть видение, поднявшись в одной сорочке, медленно подошла ко мне. Она заглянула сквозь прорезь маски, словно желая убедиться, не сон ли это, и не очередная ли подстава Леона. И когда наши глаза встретились, моя Шерри как стояла босиком в ночной рубашонке, так без чувств и повалилась на пол, точнее собралась было, но я вовремя подхватил ее на руки. И только тут, прижав легкую и дико горячую к груди, я обратил внимание, как она сильно исхудала за последние недели.

Нет, Шерри не была толстушкой, но и худой ее назвать было трудно. Как говорят в таком случае, «Все на месте», и мне это в ней очень нравилось. Но теперь, моя подруга выглядела просто тощей, и я, держа на руках ее легкое неподвижное тело, вопросительно глянул на разбудившую к тому времени уже всех Динару. Она, подойдя ко мне, прошептала на ухо:

— Шерри уже семнадцатый день ничего не ест. Эти сволочи, нас тут больше месяца держат. Вот она и хотела, чтобы остальных, то есть нас выпустили.

Кивнув понимающе, я приказал:

— Дина. У нас совершенно нет времени. Скоро охрана поднимет шум! Берете самое необходимое, и за мной! Тридцать секунд на все!

Но гладко бывает только в книжках, и еще в дешевых боевиках, а вот в жизни, такое увы, встречается очень редко. Мы успели покинуть сектор Леона, и поднявшись на лифте вступить в патрульный уровень, когда нас нагнали.

Благо, я успел раздать девчонкам жетоны черных, без которых нас бы просто из их сектора не выпустили. Поэтому, первые разряды деструкторов нас миновали, так как в стандартный личный жетон вбита радио метка свой чужой, которая позволяла избежать случайных попаданий в суматохе боя. Так же были устроены и наши патрульные жетоны, благодаря которым мы не могли бы физически выстрелить в своего. Луч парализатора просто либо блокировался, либо рассеивался.

Однако ребята Леона были калачами тертыми, и если бы не счастливая случайность… (Хотя, что в нашей жизни есть случайность, как ни естественная закономерность), эти гориллы просто забили бы нас дубинками. Они нагнали нашу компанию почти у самого входа на сектор патруля, и налетев как коршуны, попытались схватить девчонок. И тогда поняв, что не успеваю, я одним движением скинув рюкзак и передав так и не пришедшую в сознание Шерри, раскрасневшейся от бега Динаре, развернулся навстречу набегающей стандартной четверке профессиональных убийц.

Черный против черных. Ловкость и скорость, против силы и наглости. Готовый умереть, но не опозорить дядю Ваню, и валяющегося сейчас в мед капсуле Лукьяна. Готовый никогда больше не увидеть синего неба и яркого солнца, но не отдать снова этим гадам наших девчонок.

Я сам не осознавал тогда, что именно в то решающее мгновение, снял блокировку со своих рефлексов, которые раньше всегда мешали выходить в истинный боевой режим (берсерка). До сего дня, я наученный в своей школе, что жизнь человека бесценна, на протяжении всех моих, даже самых крутых схваток с противником, не осознавая того, сдерживался. От чего видно и заложенные в подкорку дядей Ваней уроки, давали не такой ошеломляюще убойный результат, какой я видел у нашего сенсея. Уж он-то знал, как отключать подобные блоки.

И в первые же секунды схватки, когда я одним ударом сломал руку ближайшему из горилл, а вторым отправил в нокаут другого, я понял: «Вот оно! То о чем говорил когда-то Олег! Ты царь и владыка этих несчастных! Ты можешь их убить. Можешь покалечить. А можешь просто милостиво выключить их на день, два, или насколько угодно. Ты можешь парить над ними. И жалить их оттуда разящими молниями, от которых невозможно найти спасения, От которых невозможно найти защиты».

В пять секунд, вся четверка валялась в разных позах на полу, а из коридора уже набегала следующая, а за ней другая, и еще и еще. И вот тут, я перестал соображать. Меня будто раскрутили на центрифуге, и выбросили куда-то в бездонную пропасть. Я падал, падал в бесконечность, пока наконец, не очнулся заваленный телами, ощущая невыносимую, безумную боль во всем теле.

Что было дальше, я помню очень смутно. Кажется, меня принесли в какую-то комнату, кто-то стаскивал одежду, и какие-то очень знакомые и родные руки, обтирали меня чем-то влажным. Все тело горело, казалось, миллионы раскаленных игл вонзаются в каждый мой нерв, в каждую клетку, в сам мозг, в сам разум. И это ощущение безумной, рвущей на части боли, было последним, что осталось у меня от той сумасшедшей ночи.

Уже пятую ночь я не спал. Едва сомкнув глаза, и казалось, только коснувшись того сладостного ощущения полета, тут же, словно какой-то сторожевой программой, пробуждался в чутком ожидании очередной пакости. Здесь на седьмом неподзаконном уровне, вопреки всему были свои, и весьма суровые законы. И любой из живущих на всех четырех этажах этого уровня, прекрасно был знаком с ними, ибо последствия к которым приводило незнание здешних правил, были настолько печальны, что поражали даже, привычных ко всему сторожил.

Я уже который день ожидал появления неких граждан сего уровня, что пообещали разобраться с новеньким, который с первого же дня не вписался в местный быт.