Борис Зубков - Парадокс Власа Уварова

После смены Влас Константиныч по старой привычке пошел на свалку металлолома. Между холмами сине-фиолетовой путанки валялись оплавленные электросваркой куски рельсов, чугунные чушки, ржавые железные кружева из-под штамповочных прессов. На этот раз ему повезло. Он нашел, что искал — пару метровых кусков швеллера, совсем новеньких, еще липких от защитной смазки, и захватил их с собой.

— Опять что-нибудь затеваешь? — подозрительно спросил Меркушкин, когда увидел Уварова с добычей в руках. — Ты во втором пролете место не занимай. Я там новый пресс ставить буду.

Начальником кроватного цеха Меркушкин стал с полгода назад. Строгость и бдительность он почитал основными качествами для руководителя.

— Да так… Ничего… Обмозговать еще надо… — уклончиво ответил Влас Константиныч.

— Хм… Обмозговать. Ну, а с пружинами как, не подведешь?

— Что ты, Мокей Иваныч. Пружин на месяц вперед навили. Наш станок их как семечки…

— Ладно, не хвастайся. Сделал станок, поощрение мы тебе выписали, все честь по чести. Ну, а порядок у меня в цеху для всех один.

Меркушкин окинул взглядом диковатое сооружение, которое громоздилось в углу кроватного цеха, и еще строже произнес:

— Строишь все. А что именно, хотелось бы знать?

— Машину одну, — хмуро ответил Влас и озабоченно постучал молотком по металлу.

— Ну-ну, строй. Только оформить бы не мешало. Чтобы лишних разговорчиков не было. Руководство поставить а известность. А то вдруг каждый начнет сам по себе, что ж тогда будет?

Как-то утром в цех прибежала Люська, курьерша из заводоуправления.

— Уварова к главному инженеру, — бросила она и понеслась дальше.

Влас Константиныч аккуратно повесил промасленный фартук на гвоздик, вымыл руки в мутной эмульсии пополам с ароматными сосновыми опилками, протер очки большим и очень чистым носовым платком и неторопливо вышел из цеха.

Секретарша главного инженера встретила его с какой-то даже судорожной приветливостью.

— Андрей Макарыч вас уже ждет, проходите, пожалуйста.

— А, товарищ Уваров, здравствуйте, здравствуйте. Присаживайтесь. Как у вас там дела в цеху? Как ваш станок? Как работается?

— Станок, как станок, что ему делается. Пружин уже на месяц вперед навил. А вот с материалами туго.

— Да, понимаю. Но что поделаешь? — Андрей Макарыч развел руками. — Рад бы в рай, да грехи не пускают.

— Уже пятый год пробиваю…

— Ну так что ж, что пятый. Один иностранный изобретатель, Ванкель, над своим двигателем тридцать лет думал. Терпение в таком деле надо иметь. Нельзя же все дела бросить и одними изобретениями заниматься. Ну, ладно, не в этом сейчас дело. Вы, говорят, тоже какой-то… э-э… двигатель затеяли, а?

Влас Константиныч не спеша подышал на очки.

— Я изобрел вечный двигатель, — просто сказал он, как будто речь шла о напильнике или о гаечном ключе. — Совсем немного доделать осталось. Вы только распорядитесь, чтобы Меркушкин мне не препятствовал.

— Да, конечно, конечно… Ну, а может, вам сперва отдохнуть, отвлечься? Понимаю, что огорчений было немало, у каждого изобретателя их… Съездили бы в Крым, на Кавказ…

— Сейчас никак не смогу. Доделаю двигатель, вот тогда и поеду, — твердо сказал Уваров и в упор посмотрел на главного инженера. Тот смущенно отвел глаза.

— Года три назад вы еще какое-то летающее яйцо предлагали…

— Да чего о нем вспоминать. Вы же сами сказали тогда, что идея эта бредовая, летательный аппарат на таком принципе сделать, мол, невозможно. Нет уж, лучше я верным делом займусь. Я тридцать лет на заводе работаю. Сейчас, Андрей Макарыч, об одном только прошу — пусть мне не мешают. А я уж тогда сам со своим двигателем справлюсь.

Влас Константиныч встал и тихо пошел к двери. Главный инженер вздохнул, покачал головой и снова снял телефонную трубку.

Ночью в кроватном цеху послышался шум. Скрипел жестяной кожух. Внутри него что-то свистело, хрипело, повизгивало. Глухо вздрагивал пол. Вахтер Федулыч, человек нервный и бессонный, срезу забеспокоился, тревожно прислушался. Никак пробрался кто в цех? А зачем? По какому такому делу? Федулыч грозно нахмурился, тряхнул музейной берданкой и, шаркая мохнатыми валенками в оранжевых галошах-самоклеях, зашагал к воротам цеха. Шум становился сильнее. Слышались вздохи, хрустело железо. Как будто старорежимный леший в футбольных бутсах бегал по крыше. Бдительный заводской страж мысленно перекрестился и рывком распахнул дверь. Приложив руку козырьком, он всмотрелся в глубину цеха. Но там не было ни души. Притихли работяги-станки, застыл наверху кран. Зато вовсю работала машина Власа Константиныча. Хлипкий кожух ходил ходуном, корежась, как студень. Вертелись колеса, вверх и вниз мчались матерчатые ремни в частых заплатах. Откуда-то изнутри слышались вздохи. Будто какие-то поршни накачивали и выпускали воздух.

Опасливо озираясь, Федулыч заспешил в сторожку.

— Так что докладывает вахтер Кузьмичев. — Он откашлялся в телефонную трубку. — Вечный движитель в кроватном цеху пошел на полный ход. Гудет, прямо ужасть…

— Что? Что ты там мелешь? Какой двигатель? Кто разрешил?

«Ночной директор» на, другом конце провода никак не мог взять в толк, о чем идет речь. Он спустил босые ноги с директорского дивана и пошевелил большими пальцами.

— Крутится, Павел Матвеевич, по истинной правде говорю, крутится. Как есть, сам пошел, — слышался сипловатый голос из телефонной трубки.

— Гм, крутится? Хорошо, примем меры.

Павел Матвеевич еще не представлял себе точно, что именно нужно сделать, но с юридической точки зрения картина была для него очевидна. Что-то там шевелилось, крутилось без соответствующей санкции. Он позвонил на квартиру Меркушкину…

Когда ровно в восемь ноль-ноль Влас Константинович подошел к кроватному цеху, там уже собралась толпа.

Завидев изобретателя, рабочие замолчали и расступились. Провожаемый любопытными взглядами, он подошел к Федулычу. Заводской страж с непроницаемым видом охранял вход.

— Ну-ка, пусти, — Влас решительно распахнул дверь и шагнул в цех. В самом дальнем углу, за невысокой загородкой из кроватных сеток, дрожа и раскачиваясь, гудела его машина. Перед нею на почтительном расстоянии стояли несколько мастеров и начальник цеха Меркушкин. Весь красный от возбуждения, Меркушкин махал руками, что-то доказывал мастерам.

— А, Власу Константинычу, — он обернулся и протянул обе руки. — Что же это ты, мил-человек, машину доделал и никому ни гу-гу? Все вы, выдумщики, хе-хе, одинаковые. Мы тебе помогаем, чтобы, значит, все, по-дружески, сообща, коллективно, а он себе тихой сапой, молчком. А если бы какой непорядок вышел, если бы она ночью жахнула, кому отвечать? Ну, ладно, кто старое помянет…