Роджер Желязны - Создания света, создания тьмы. Остров мертвых. Этот бессмертный

— Интересный обряд, — заметил через мгновение веганец. — Я никогда не подозревал, что у этих обитателей гавани такие сильные религиозные чувства.

— Это просто указывает на то, что вам ни в чем и никогда не следует быть абсолютно уверенным, не так ли?

— Да, — жестом он указал в сторону зрителей. — Все они пантеисты!

Я покачал головой.

— Нет. Это первобытные анимисты.

— Разве между этими религиями существует какая-нибудь разница?

— Придется объяснить. Вот эта бутылочка коки, которую вы только что осушили, займет место на алтаре, или «пе», как они его называют, как сосуд для Ангилсоу, поскольку она испытала темно-мистическое столкновение с этим богом. Вот так пантеист трактует то, что сейчас произошло. А вот анимисты могут даже сойти с ума от того, что кто-то незваный появился во время церемонии и стал причиной беспокойства вроде того, которое мы только что совершили. Анимист, возможно, будет доведен до такого состояния, что принесет в жертву непрошеных гостей, поразбивав им головы подобным же образом, но теперь, уже торжественно выполненным способом, и швырнув их тела в дальний закуток бухты. Это будет жертва Агве Вейс — морскому божеству. Следовательно, лучше мне не объяснять Мамаше Джулии, что все эти люди, которые стоят вокруг и глядят на нас, являются анимистами. Простите меня, я отлучусь на минутку…

Все на самом деле было не так уж плохо, но мне хотелось слегка встряхнуть его. Думаю, что мне это вполне удалось. После того как я извинился перед хозяевами и пожелал им доброй ночи, я подхватил Хасана. Он изрядно похолодел, и я был единственным, кто был достаточно сильным, чтобы тащить его.

На улице, кроме нас, никого не было. Огромная ослепительная ладья Агве Вейс пересекла волны где-то у самого восточного края мира, расплескав по небу все его любимые цвета.

Дос Сантос шел рядом со мной.

— Пожалуй, вы были правы. Нам, наверное, не следовало приходить.

Я не удосужился ответить ему, но Эллен, которая шагала впереди всех с Миштиго, остановилась, обернулась и сказала:

— Чепуха! Если бы не пошли, то никогда не стали бы зрителями этого замечательного драматического монолога без слов.

К тому времени я почти догнал ее. Обе ее руки взметнулись и обхватили мое горло. Она не собиралась усиливать давление, но корчила ужасные гримасы.

— Я одержима Ангилсоу, — дурачилась она, — и вы это сейчас почувствуете! О-о!

Она рассмеялась.

— Отпустите мое горло, или я швырну на вас этого араба, — спокойно произнес я, сравнивая каштановый цвет ее волос с пунцово-оранжевым цветом неба над нею. — Он, между прочим, очень тяжелый.

Затем, секундой раньше, чем отпустить, она усилила хватку, причем намного сильнее, чем мгновение назад, но я знал, что это шутка. Еще через мгновение она опять оказалась рядом с Миштиго, и мы снова двинулись в путь.

Что ж, женщины никогда не дают мне пощечин, потому что я всегда успеваю подставить лицо нужной щекой, а они боятся лишая. Поэтому, как мне кажется, им остается единственное в этом случае — слегка придушить меня.

— Ужасающе интересно, — сказала Красный Парик. — Очень непривычное ощущение. Будто внутри меня что-то танцевало вместе с ними. Странное это ощущение. Я, по сути дела, не люблю танцы — какого угодно рода…

— Какой у вас акцент? — прервал я ее. — Никак не могу определить, какой местности он соответствует.

— Сама не знаю, — засмеялась она. — Я в некотором роде франко-ирландского происхождения. Жила на Гебридах, потом в Австралии, Японии…

Хасан застонал и напряг мышцы. Я ощутил резкую боль в плече.

Я усадил его у порога какого-то дома и стал вытряхивать из него различные орудия его ремесла. Здесь были два метательных ножа, еще один кинжал с тяжелой рукояткой, длинный охотничий нож с зазубренным лезвием, шнурки-удавки и небольшая металлическая коробка, содержавшая различные порошки и пузырьки с жидкостями, которую я опасался проверять. Мне очень понравилась острая свайка, и я оставил ее себе…

На следующий день, вернее, вечер, я поил старого Фила, чтобы прихватить его с собой, намереваясь использовать его в качестве оплаты за допущение в свиту Дос Сантоса в «Ройяле». Рэдпол все еще относился к нему с почтением, считая его чем-то вроде второго Ома Нейка — сторонника возвращения к старому, хотя он начал убеждать в своей непричастности к этому движению еще полвека назад, когда напустил на себя мистицизм и респектабельность.

В то время как его «Зов Земли», по всей вероятности, лучшее из всего, что он написал, гремел по всей матушке-Земле, увидели свет несколько статей о Возвращении, что помогло вызвать именно то волнение, которое я сам хотел начать.

Сейчас он может сколько угодно отрекаться от этого, но тогда он был настроен возмутителем спокойствия, и я уверен, что он и сейчас с удовольствием вернулся бы к своей прежней мысли.

Кроме того, мне нужен предлог: я хотел бы посмотреть, как чувствует себя Хасан после прискорбной взбучки, которую он получил на «хоупфере». На самом же деле я жаждал получить возможность переговорить с этим арабом и выяснить, что он соблаговолит, если только найдет нужным, рассказать мне о своем последнем поручении.

Идти от здания Управления до «Ройяла» было совсем немного. У нас с Филом ушло всего семь минут неспешного шага.

— Вы закончили писать элегию в мою честь? — спросил я.

— Я все время работаю над ней.

— Вы повторяете это добрых двадцать лет. Мне хотелось бы, чтобы вы поспешили, потому что я боюсь, что не смогу прочесть ее.

— Я бы мог показать некоторые другие отличные вещи, посвященные Лорелу, Джорджу, даже одна в честь Дос Сантоса. У меня есть еще множество знаменитых имен. Ваше же для меня представляет загадку.

— Почему?

— Мне хочется, чтобы она была современной. Вы же не стоите на месте, все время что-то делаете, меняетесь…

— Вы не одобряете этого?

— У большинства людей хватает благодушия совершить что-либо в течение первой половины своей жизни и остановиться на достигнутом. Элегия в их честь не представляет для меня особых хлопот. У меня их полным-полно. Но я опасаюсь того, что ваша элегия будет совершенно не соответствовать вашему облику на тот момент, когда она будет закончена. Такая работа меня не устраивает. Я предпочитаю обдумывать тему на протяжении многих лет, тщательно взвешивая все стороны человеческой индивидуальности, не подгоняя себя. Вы, люди, чья жизнь подобна песне, вызываете у меня тревогу. Я считаю, что вы пытаетесь вынудить меня написать о вас нечто эпическое, а я становлюсь слишком стар для этого. Иногда я что-то упускаю.

— Я полагаю, что вы становитесь несправедливым, — сказал я ему. — Другим уже посчастливилось прочитать оды в их честь, а на мою долю досталась лишь пара эпиграмм.