Филип Фармер - Миры Филипа Фармера. Т. 22. Пир потаенный. Повелитель деревьев

Была самая середина ночи, и высоко поднявшаяся в небе луна довольно неплохо освещала окружающие меня горы и каньоны. Я торопливо шел по узкому карнизу между поднимающейся вверх скальной стеной и краем обрыва, пытаясь использовать участки, залитые тенью, чтобы внимательно осматривать противоположный край провала и дорогу перед собой, которая могла быть заминирована. Освещенные места я пересекал в несколько прыжков, призвав на помощь все свое умение сохранять равновесие, ибо карниз то расширялся, то практически исчезал на протяжении нескольких десятков сантиметров, а в одном месте даже больше метра, так что приходилось прыгать или перебираться, используя трещины в скале и силу моих пальцев рук и ног.

Прошло не менее часа, прежде чем я добрался до южной оконечности каньона. Лучи прожекторов были направлены вниз, в провал, но их рассеянного света, отраженного от скал, было вполне достаточно, чтобы обнаружить меня.

Я еще ускорил шаг, желая наконец закончить эту часть операции и молясь в душе, чтобы никому из стражников не пришла в голову шальная мысль поднять голову выше и осмотреть края каньона.

Их было четверо. Первый, завернувшись в одеяла, сидел рядом с передвижным прожектором. Я был прав, когда предположил, что движениями прожектора управляет автомат, подчиняющийся определенной программе. Солдат сидел рядом и попивал кофе из огромного термоса, стоящего неподалеку. Двое других сидели в кабине грузовика. Его мотор потихоньку урчал, и они грелись в теплом воздухе, идущем от его печки. Четвертый находился внутри герметично закрытой палатки. Я видел его голову и плечи сквозь прозрачный пластик в окошке палатки. Он сидел и писал или читал что-то.

Вначале я занялся тем, кто находился рядом с прожектором. Передок грузовика был развернут в противоположном направлении. Конечно, кто-нибудь из солдат, сидящих в кабине, мог заметить меня, взглянув в зеркало заднего обзора, но тут уж приходилось рисковать. У меня не было другого выхода. Как говорится: или пан, или пропал.

Я не стал прибегать к помощи моего кремневого оружия. Я просто неслышно приблизился к солдату со стороны спины, зажал его голову между ладонями и резко повернул в сторону. Раздался негромкий сухой треск, тело солдата обмякло. Теперь у меня был его тесак, пояс с запасными обоймами и револьвер 38-го калибра. Неподалеку стоял ручной пулемет Брена, и его я тоже забрал с собой.

Проверив тесак, я остался им доволен. Нож был хорошо сбалансирован и годился для метания.

Следующим был человек в палатке. Откинув полог, маскирующий вход в нее, я вошел внутрь. Солдат поднял на меня удивленный взгляд. Когда он прыгнул вперед, то был еще жив, но упал уже трупом, встретившись в прыжке с моим ножом, пропоровшим ему горло. Он не успел даже вскрикнуть.

Внутри стояли стол, этажерка, забитая дешевыми изданиями карманных книг, электрическая кофеварка и передатчик. Кроме того, я обнаружил отсек, занятый винтовками и боеприпасами к ним, диски к автоматам, полевую аптечку, запас консервов и крошечный электрический обогреватель системы Калибана.

Я с удовольствием проглотил горсть бисквитов и запил все чашкой горячего кофе, который обожаю. Потом направился к грузовику.

Если и был визит, который они могли ожидать меньше всего на свете, так это точно был мой. Девять обычно брали к себе на службу сильных парней и далеко не трусливых. И все же, увидев меня, один от неожиданности стал испуганно икать, а второй открыл рот, но ничего, кроме писка, из него не вышло. Надо отдать им должное, парни быстро пришли в себя. Им хватило на это времени, пока они вышли из кабины с руками на затылке, и встали у борта грузовика уже будучи настороже, готовые мгновенно отреагировать.

Но я им не предоставил такой возможности. Поставив обоих в классическую позу, известную всем по полицейским фильмам — тело наклонено вперед, упираясь руками на капот, ноги широко расставлены в стороны — я обшарил их карманы, но не нашел ничего примечательного. Двое мне были не нужны, и я вновь пустил в ход тесак, пощадив того, который стал икать от страха.

По моему приказу он подвел грузовик задним ходом к краю обрыва и показал, как пользоваться лебедкой. Затем я связал ему руки на животе и усадил в люльку, объяснив, что от него требуется, если он хочет сохранить себе жизнь. Конечно, он мог воспользоваться моментом, когда я отошел от него и залез в кабину грузовика, чтобы выскочить из люльки на землю и побежать, громко крича и стараясь поднять тревогу, но я не думал, чтобы героическая смерть так уж привлекала его. Я оказался прав. Он позволил спокойно опустить себя в провал, где тут же заковылял в сторону хижины.

Вскоре оттуда показались фигуры Дика и Клары, закутавшиеся от холода в одеяла. Их подъем из пропасти занял некоторое время, но я справился и с этим. Солдат остался внизу, полагаю, из опасения, что я могу передумать насчет него.

Клара быстро избавилась от наготы, сняв то, что ей казалось необходимым, с тела одного из солдат. Его форма оказалась ей почти впору, все, кроме ботинок, оказавшихся гораздо большего размера. Дик выбрал себе шинель, которая хоть и несколько стесняла его движения, но хорошо защищала тело от холода. Пока мы совещались, они немного подкрепили свои силы, съев по тарелке супа и выпив кофе. Я держался настороже и доверял им теперь еще меньше, чем раньше.

Вообще-то, учитывая ту опасность, которую они представляли для осуществления моего плана, самым разумным с моей стороны было бы оставить их там, где они находились. Но, как и большинство людей, я не всегда поступаю, исходя из принципов холодного рационализма, и часто позволяю себе руководствоваться чувствами любви и дружбы в ущерб очевидной реальности. Это та черта моего характера, в которую никак не хотел поверить мой биограф, считая, что звериная сущность всегда превалировала во мне над человеческой. Правда, он строил свое заключение на фактах моего поведения при первой встрече с людьми, когда я еще не привык к человеческому обществу и не отождествлял себя с людьми, продолжая считать себя членом Племени.

С точки зрения рафинированного цивилизованного представителя человечества, во мне остаются черты и рефлексы зверя, или чудовища, как некоторые считают, но лишь в моих отношениях с врагом.

Клара выудила из аптечки и смазала мне порезы и ссадины знаменитой анестезирующей мазью Калибана, что сразу избавило меня от личных неприятных ощущений. Потом я подобрал себе кое-что из одежды. Даже она, хорошо зная меня, с трудом могла поверить в то, каким образом мне удалось выбраться из нашей тюрьмы. Но факт был налицо, и им с Диком ничего не оставалось другого, как признать тот факт, что я если и не совсем еще избавил их от опасности, то, по крайней мере, вытащил из этой дырки в земле и дал возможность сражаться за свою жизнь.