Филип Фармер - Миры Филипа Фармера. Том 4. Больше чем огонь. Мир одного дня

— Надеюсь, — сказал Дунский и подумал о Пантее Сник, твердой и холодной, упрятанной куда-то — возможно, на века, пока ее не найдут. Если найдут вообще.

— Бедный, — сказала Миа Барух, погладив его по руке. Дунский непонимающе взглянул на нее, и она добавила: — Твои жены… погибли такой страшной смертью.

— Что ж, он отомстил за них, — сказал Вермейлен.

Она отдернула руку и отодвинулась. Еще бы. Он ведь убил человека. Не имеет значения, что он сделал это, защищаясь, и что Кастора необходимо было убить. Миа просто отвратительно было сидеть рядом с человеком, способным на такое.

— Я знаю, что мщением мертвых не воскресить, — сказал Дунский. — Это уже превратилось в штамп. Но некоторое удовлетворение месть все же приносит.

Барух фыркнула и отодвинулась еще дальше. Дунский устало улыбнулся:

— Как там Руперт фон Хензау, моя жена?

— Ее предупредили, — сказал Вермейлен. — Она надует за тебя манекен и поставит в твой цилиндр. Или же, как предложил я, уйдет вечером из коммуны, сказав, что ты и она берете с ними развод. Если она уйдет, то отправится в аварийную каменаторскую и захватит с собой твою завтрашнюю сумку. Она в любом случае найдет способ передать сумку тебе. Она тебя целует и говорит, что увидится с тобой завтра — то есть в будущий четверг.

Дунский не счел нужным оповещать Вермейлена, что у него по всему городу спрятаны запасные сумки.

— Ну а ты останешься здесь, — сказал после паузы Вермейлен. — С этим проблем нет, верно?

— Так вам известно, что моя пятничная жена сейчас на раскопках в Южной Америке?

— Конечно. Пришлось навести справки, чтобы разобраться в твоей ситуации.

Этот человек слишком много о нем знает, но тут уж ничего не поделаешь.

— Я очень устал, — сказал Дунский. — Мне бы принять душ и лечь. День был просто мучительный.

— Я покажу тебе твою комнату, — сказал, вставая, Вермейлен. — Когда проснешься, нас, возможно, уже не будет. Тогда позавтракай и отправляйся. Я оставил сообщение для твоего начальника — завтрашнего, хочу я сказать. Просто уведомление, что у тебя для него есть важная информация. Наверное, он свяжется с тобой при первой возможности.

— Если сочтет нужным.

Спальня была роскошная, с громадной кроватью, которая опускалась на цепях с потолка. Вермейлен нажал кнопку на стенной панели, и кровать стала медленно снижаться, а потом стала на ножки, выдвинувшиеся при спуске.

— Если что-нибудь случится до нашего с Миа окаменения, я оставлю тебе весть. Вот эта полоска будет мигать. Ночную рубашку можешь взять в этом шкафу.

— Прямо шик. Не привык я к такому высокому классу.

— У нас ответственность больше, поэтому нам больше полагается.

Дунский пожелал Вермейлену спокойной ночи и попробовал дверь, когда хозяин закрыл ее за собой. Дверь оказалась запертой. Дунский почистил зубы одноразовой щеткой, которую обнаружил в ванной, принял душ и лег. Он думал, что сразу уснет, но сон задерживался, потерпев аварию где-то по дороге. Образы Озмы, Нокомис и Кастора носились по коридорам мозга. Дунский начал дрожать. Хлынули слезы, хотя и ненадолго. Он встал, подошел к маленькому бару в углу — опять роскошь — и налил себе четыре унции «Социовосторга № 1» — опять роскошь. Потом пятнадцать минут шагал взад и вперед со стаканом в руке — ноги у него уже подгибались, но никак не могли остановиться. Лишь прикончив остаток напитка, он увидел Вайатта Реппа, ухмыляющегося под белой десятигаллоновой шляпой.

— Это мне следовало участвовать в той славной перестрелке на Джонс-стрит, а не тебе! — сказал он. — Мне бы понравилось!

— Еще не полночь, — буркнул Дунский, и Вайатт растаял.

Улегшись в постель, Дунский долго плакал. Образы твердой и холодной, как алмаз, Сник, отражались во всех зеркалах его мозга. Погружаясь в сладкий сон, он подумал, что не должен горевать о ней больше, чем о других. Это неправильно.

Вайатт Бампо Репп вышел из своей квартиры, проследовал по коридору и остановился у лифта. Лишь один человек во всей пятнице носил эту белую десятигаллоновую шляпу, алый шейный платок, пурпурную рубашку с воротником-брыжами и пышными рукавами, куртку из черной искусственной кожи, широченный пояс с массивной пряжкой, где изображен был ковбой на брыкающемся мустанге, тесные небесно-голубые джинсы, отделанные кожей по швам, и белые, тисненой кожи сапожки на высоких каблуках, украшенные аппликацией из скрещенных шестизарядных револьверов. И этим человеком был Вайатт Репп, знаменитый телесценарист, режиссер и продюсер вестернов и исторических драм. Недоставало только — к большой досаде Реппа — пары элегантных кобур с изящными игрушечными пистолетами. На них правительство наложило запрет. Если маленьким мальчикам не разрешается играть военными игрушками, с какой стати разрешать это большому мальчику? Он может послужить дурным примером.

Однако то же правительство ничуть не возбраняло показывать оружие и сцены насилия на полосках и в эмпаториях, проявляя такое же двуличие, как все правительства от основания Шумера.

Жильцы, ожидающие лифта, хотя и часто видели Реппа, воззрились на него с восхищением и восторженно поздоровались с ним. Репп нежился в лучах их поклонения, ощущая при этом легкий привкус стыда — ведь он, можно сказать, мошенничал, пользуясь их невежеством. Ни один ковбой никогда так не одевался, и ни один ковбой не носил наплечную сумку. Впрочем, люди должны это знать — ведь в его телефильмах ковбои показываются в соответствии с исторической правдой.

На громкие возбужденные приветствия Репп отвечал мягко, в лучших традициях героя, который наружно тих и вежлив, а внутри — кремень. «Улыбнись, когда называешь меня так, незнакомец».

Спускаясь вниз в лифте, он ответил как мог полнее на вопросы о своей следующей постановке. В вестибюле все разошлись кто куда. Репп, простучав каблуками по мраморному полу, вышел в яркий прохладный день, сел в ожидающее его такси и ласково ответил на приветствие таксиста. Водитель, оповещенный через полоску, куда следует везти Реппа, поехал от угла Восточной Двадцать третьей улицы и Парк-авеню ко Второй авеню. Там он повернул направо и остановился за большим домом, где раньше помещался Израильский медицинский центр. Теперь в этом шестиэтажном здании, напоминающем штопор, был Манхэттенский Государственный Институт Видеоискусств. Конфигурация дома служила неисчерпаемым поводом для шуток о том, что именно институт проделывает с публикой.

Водитель открыл дверцу и сказал:

— Гроза очистила воздух и принесла прохладу, рас [14] Рас (амхарск.) — господин. (Примеч. ред.) Репп.